Повести и рассказы
Шрифт:
Ни на секунду не замедляя ход, Чан Мин жадно смотрел по сторонам. От бескрайнего человеческого моря у него рябило в глазах. Как ему хотелось разыскать Бай Хуэй, нырнуть вместе с ней в толпу и радоваться вместе с этими людьми, вместе с ними петь во все горло веселые песни…
Он проискал Бай Хуэй все утро. Какие только улицы он не объехал, где только не побывал; а Бай Хуэй исчезла без следа. Когда наконец Чан Мин осознал, что понапрасну теряет время, в его сердце закралось уныние, энтузиазм его угас, он почувствовал смертельную усталость.
Остановившись, он увидел, что заехал на какой-то пустырь. Перед ним находилась переправа Давань, над пристанью виднелись большие круглые часы.
На песке виднелось кружево следов, а Бай Хуэй стояла посреди него. Ветер трепал ее волосы, куртку и брюки. Изредка она поднимала голову и смотрела вдаль. Совсем одна — только черная тень лежала рядом с ней.
Чан Мину вдруг подумалось, что это коварный ветер, насланный злыми силами, пригнал ее на этот пустынный берег. И нужно раскрыть объятия, протянуть руку, чтобы помочь Бай Хуэй и таким же, как она, молодым людям сойти с их неверного пути. Надо помочь им извлечь урок из их ошибок. Чан Мин твердыми шагами спустился с дамбы и направился к Бай Хуэй…
Бай Хуэй обернулась и увидела Чан Мина! Раскрыв трепещущие руки, она бросилась ему навстречу…
Перевод В. Малявина.
КРИК [4]
Пока явления, мешающие общественному прогрессу и отравляющие жизнь, глубоко не познаны и до конца не искоренены, пока из них не извлечен урок и остается возможность их повторения — до тех пор произведения, подобные этой повести, не могут быть бесполезными и появление их неизбежно.
4
Ранней весной небо по-особому прекрасно. Бескрайнее бледно-голубое пространство залито ослепительным солнечным светом. Птицы взмывают ввысь, встречая весну, приближающуюся вместе со стаями диких гусей.
Часто ее дыхание смешивается с запахом тающего снега. Ведь поначалу она ступает по миру, еще скованному холодом. Но своей космической силой и неизбывной энергией она взламывает льды на реках, отогревает озябшую почву, распрямляет и пробуждает к жизни съежившиеся от морозов живые существа, наполняет каждое открытое добру сердце мечтами и надеждами.
Весна — это не только надежды, не только новая жизнь, красота, расцвет природы, буйство красок. Весна говорит людям правдивые и искренние слова, и они своими загрубевшими от работы руками рисуют картины будущего, картины сладостной, счастливой, исполненной поэзии жизни, в которой будут и дым сражений за правду, и нежные взгляды, и пленительные серенады.
Весна никогда не обманывает, она всегда приходит в предуказанный срок и щедро, без утайки отдает людям свои богатства.
Как прекрасна весна!
Но до нее не было никакого дела сотрудникам института истории, которых собрали во дворе. Их было больше сотни,
У них опять начинали хватать людей!
Два обстоятельства говорили о том, что предстоящее общее собрание сотрудников института будет экстраординарным.
Во-первых, на него явились все пятеро хронических больных и одиннадцать пенсионеров. На полученных ими повестках значилось: «Присутствие обязательно». Никто не посмел сослаться на объективные причины, и вот все они — кто согнувшись, кто скособочившись — сидят в заднем ряду.
Во-вторых, два сотрудника, находившиеся в командировке в музее города Сиань, тоже сидели среди участников собрания: получив вчера утром срочную телеграмму, они меньше чем за сутки проделали неблизкий путь.
Председатель институтского ревкома Хэ — низкорослый, с загорелым до черноты невыразительным лицом — обеими руками поднял перед собой присланный из инстанций документ о немедленном развертывании очередной кампании и стал читать его, словно Священное писание, то и дело откашливаясь, запинаясь и путаясь в словах. К тому моменту, когда он кончил, в президиуме появился ответственный за политработу Цзя Дачжэнь, вернувшийся с экстренного совещания. Высокий и худющий, он стоял в модной тогда армейской фуражке цвета хаки, символизировавшей культурную революцию. В его строгом лице с выпирающими скулами было что-то пугающее. Он заговорил, как было принято, в повышенных тонах, полными злобы словами. Речь свою он закончил так:
— Хотя мы провели немало кампаний, дело до конца не доведено. В нашей организации целая куча интеллигентов самого разного классового происхождения. Многие еще не показали свое нутро, но немало и откровенных мерзавцев всякого калибра. У одних темное прошлое, другие продолжают вредить и сейчас — кто тайно, а кто и явно. Мы не имеем права смотреть на это сквозь пальцы, не можем сладко спать на мягких подушках! Попустительство врагу есть преступление перед революцией. Немало подонков уже раскрыло себя в ходе прежних кампаний; сейчас настало время рассчитаться с ними со всеми. Ну а те, кто затаился, пусть знают: мы их во что бы то ни стало вытащим на свет, даже если они зарылись на три аршина в землю! Нынешняя кампания должна проводиться быстро, решительно и тщательно. Мы развернем мощное политическое наступление на классового врага. В то же время мы будем самым внимательным образом изучать каждого человека, вызывающего сомнения и подозрения. Надо еще раз разобраться и дать оценку людям с запятнанным прошлым. Мы исполнены решимости и не позволим улизнуть ни одному врагу! Кампания будет вестись повсюду, мы натянем сети от неба до земли и разом накроем всех супостатов. Руководство заявило: «Кто достоин смерти — казните, кого надо посадить — сажайте, с кого достаточно не спускать глаз — следите!» Мы должны немедленно приступить к действиям, чтобы не отстать от нового подъема классовой борьбы. Впереди большие разоблачения, большая встряска, большая критика, большая борьба!
Было ясно: свирепый водоворот скоро закрутит все вокруг. Сразу станут иными жизнь людей, их образ мыслей, их отношение друг к другу. Казалось, атмосфера вокруг сгустилась и неожиданно запахло порохом.
Когда собрание закончилось, трое очкариков, сотрудники сектора региональных исторических проблем, вернулись в рабочую комнату. Заведующего, Чжао Чана, задержали, чтобы ознакомить с разработанным руководством института планом проведения кампании. Они гуськом вошли в комнату, не проронив ни слова, расселись по местам и, как обычно, достали из ящиков стола какие-то книги. Бог знает что они могли вычитать из них сейчас.