Повести и рассказы
Шрифт:
— Вы позволите?
Бей кивнул в знак согласия.
— Его милость плохо понимает по-турецки, бей-эфенди… Разреши слуге своему предложить ему несколько вопросов.
Бей кинул на Варлаама свирепый взгляд.
— Не знает турецкого? Значит, эта скотина из Румынии?
— Нет, бей-эфенди, он всегда жил в царстве султана.
— В царстве султана? — переспросил бей с изумлением; потом уже спокойно прибавил: — Ну да, понятно. Кто враг султану — тот враг и его языка. Негодяй!
— Да, да, — прошептал чорбаджи
Карагьозоолу вздохнул, наклонил голову, подумал и торжественным тоном начал:
— Варлаам, бей спрашивает: от какого комитета получил ты прокламацию?
Видя, что к нему обращается болгарин, Варлаам немного приободрился, подтянул выпачканными в краске руками штаны и смущенно ответил:
— Что я скажу тебе, чорбаджи? Старые люди говорят: лучше пусть змея заползет за пазуху, только бы зло не входило в дом. А мне теперь что сказать? Придет к тебе кто-нибудь, а кто — неизвестно! В глаза его никогда не видал, а он, ни слова не говоря, ни доброго, ни худого, и тебя не спросись… Как ты узнаешь — что у него на душе? Понятное дело, человек. Да люди разные бывают. Один плохой, другой хороший. Только пословица-то говорит: добра днем с огнем поищи, а зло в каждом доме живет. Так вот и с Фарламом вышло.
И он отер рукавом пот со лба. Бей вопросительно поглядел на Карагьозоолу. Карагьозоолу взглянул на Варлаама с недоумением, потом спросил:
— Тебя не об этом спрашивают, а от кого ты прокламацию получил?
— Говори откровенно, Варлаам, — вставил Мичо Бейзаде.
Варлаам окинул их бесстрастным взглядом.
— Кто мне дал ее? Хороший вопрос! Кто подарок прислал, мне не назвался. Спросили черта: «Как тебя звать?» — «Черт», — говорит. «А как окрестили?» — «И окрестили чертом». — «А кто крестил?» — «Сатана».
Дед Матей нахмурился, громко высморкался и строго заметил:
— Тебя, сударь, о другом спрашивают: кто дал тебе эту бумагу? Пойми!
— А я откуда знаю? Ежели кто тебе с дороги в сад просто початок кукурузный либо, скажем, какой предмет заколдованный кинет, а потом тебя спросят: как его звать, — что ты скажешь?.. Не знаю.
— Знаешь, знаешь прекрасно! — проворчал Селямсыз.
Бей поглядел на Карагьозоолу. Тот пожал плечами.
— Ты хочешь сказать, — снова начал он, — что тебе подкинули бумагу во двор или сунули в карман так, что ты даже не заметил?
— Ну да, ну да, во двор подкинули. Кто? Не знаю. Когда? Нынче после полудня.
Карагьозоолу передал объяснение Варлаама бею.
— Знаешь, знаешь, прекрасно знаешь, — опять злобно проворчал Селямсыз.
— Ты, Селямсыз, не перебивай! — строго сказал Карагьозоолу.
— Молчи, пока не спрашивают. Когда спросят, тогда и отвечай, — прибавил Мите.
Карагьозоолу снова обратился к обвиняемому:
— Ладно. А, найдя ее у себя во дворе, ты прочел ее? Понял, о чем там говорится?
— То есть развернул
— Спросите у глиняного кувшина моего: понял Фарлам что-нибудь? Он вам расскажет…
— Как это не понял? Ты не понял? Подлый! А зачем ее к воротам приклеил? — заревел Селямсыз, которому не терпелось поскорей увидеть, как Тарильома повесят в винограднике.
— Молчать, Селямсыз! — свирепо одернул его Текерлек.
Карагьозоолу продолжал допрос:
— Ну хорошо, не понял. Пускай. А почему же, не поняв, на ворота приклеил?
Варлаам поглядел на него удивленно.
— И на этот вопрос Фарлам даст ответ, — сказал он.
Потом, повернувшись к Селямсызу и окинув его презрительным взглядом, прибавил:
— Откуда мне было знать, что это — прокламация. Я портрет узнал, ради портрета и приклеил. Коли погрешил, скажите и докажите.
— Портрет Тотю, — шепнул чорбаджи Фратю своему соседу Павлаки.
— Да, да, Тотю-воеводы, — подтвердил тот.
— А ты знаешь, чей это портрет? — продолжал Карагьозоолу, скривив лицо и почесывая левую щеку.
Варлаам поглядел с удивлением сперва на него, потом на Селямсыза.
— Спросили монаха: знаешь черта в лицо? Ну, как не знать. Понятно, знаю…
— Совсем запутался, бедняга! — шепнул чорбаджи Фратю.
— Плохо его дело, — подтвердил Павлаки.
Карагьозоолу наклонился к бею и сказал ему что-то на ухо.
— Несчастный гяур {102} , — промолвил бей, глядя на Варлаама с иронически-сострадательной улыбкой.
Увидев эту улыбку, чорбаджи и почли своей обязанностью тоже улыбнуться.
102
Гяур (арабско-турец.) — неверный, христианин, европеец.
— Ты говоришь, Варлаам, что хорошо знаешь, чей это портрет… Так мы тебя поняли? — спросил Карагьозоолу, не веря такой неслыханной наивности.
Варлаам снова устремил взгляд на Селямсыза.
— Чего на меня уставился? Им отвечай! — буркнул тот.
— Селямсыз, не суйся! И давно знаком ты с этим человеком, Варлаам?
— С детства, чтоб ему пусто было!
— С детства?
— Ну, конечно. Среди тысячи бродяг вслепую найду его, мерзавца!
При слове «мерзавец» все прикусили губы.
— Пропал, горемычный. Жену жалко, — сказал чорбаджи Фратю.
Павлаки кивнул в знак согласия.
Карагьозоолу довольно долго совещался с беем.
— Ночевал он у вас когда-нибудь?
— Он-то? — спросил Варлаам, кидая кровожадный взгляд на Селямсыза.
— Да кто тебя спрашивает про Селямсыза? — воскликнул дед Матей.
— Дайте я с ним поговорю. Слушай, Тарильом! — закричал Селямсыз, рванувшись к нему. Но жандармы его удержали.