Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга
Шрифт:
Громовержца Зевса рискнули изобразить только в виде египетского бога Амона, опять-таки для греков бога хотя и сильного, но все-таки пришлого, чужеродного, не особенно укоренившегося в сознании тогдашних верующих жителей Эллады. Примерно как для современного православного человека Санта-Клаус прежде всего Дед Мороз, а не Святой Николай Мирликийский.
Древние греки остерегались святотатства, за которое следовало жестокое наказание, в частности в святотатстве был обвинен и затем казнен Сократ. Для европейских же художников, открывших для себя великое наследие античности, языческие божества древних греков и римлян уже не были объектом веры и поклонения, потому и обращение с их образами стало иным.
На петербургских домах первые маскароны (как всякое произведение искусства)
Маскарон с дома № 8 по Невскому проспекту, вероятнее всего, Гера, но точно этого тоже сказать нельзя. Настанет время, когда даже само расположение маскарона, не говоря уже о том, кого он являет, станет частью взаимодействия, частью бессловесной пьесы, разыгрываемой на фасаде дома или даже на фасадах нескольких домов с одной улицы, связанных одной сюжетной линией, как, например, на домах конца XIX — начала ХХ века по Мытнинской улице.
Но мы еще в «осьмнадцатом столетии». Треуголки, парики, и кринолины, архитектура высокого барокко, стремительно уходящая в прошлое и уступающая место многозначной и величавой простоте классицизма.
«На формирование петербургской архитектуры в течение всего XVIII века и первой половины XIX века ведущее влияние оказывала культура классицизма и Просвещения с их канонизацией античной мифологии как универсальной системы художественных образов. Более того, формы, восходящие к отличным от античности источникам, до 1830 года, за единичными исключениями, вообще не допускались на фасады городских сооружений. Неудивительно, что в архитектурном декоре столь внушительное место занимают образы греческих богов и чудесных существ. В основном, они связаны с царившим в классицизме культом Разума и персонифицируют светлое, гармоничное („аполлоническое“) начало. Это, разумеется, сам Аполлон, окружавшие его музы, грифон — священное животное бога (пожалуй, самый распространенный мотив в обрамлении домов, превращенный в элемент орнамента)» [30] .
30
Бурдяло А. В. Необарокко в архитектуре Петербурга. СПб., 2002. С. 3–5.
Невольно забегая вперед, так сказать, по календарю в XIX столетие, начнем с Зимнего дворца и Эрмитажа — центров светского Петербурга. Зимний дворец постоянно разрастался, включая в себя новые и новые здания.
Нам интересен портик — парадное крыльцо Нового Эрмитажа [31] . Портик почти на столетие моложе творения великого итальянца — самого Зимнего дворца. Оправдание нашему временному скачку в том, что именно здесь наиболее ясно выражено «аполлоническое» начало петербургской архитектурной идеологии.
31
Новый Эрмитаж (Миллионная ул., 35 / Зимняя канавка); 1842–1851 гг., арх. Л. Кленце, В. П. Стасов, Н. Е. Ефимов, ск. В. И. Демут-Малиновский, Д. И. Иенсен и др.; А. И. Теребенев (атланты и гермы из гранита); 1783–1792 гг., Д. Кваренги «Лоджии Рафаэля», включенные в здание.
Атланты и Куросы
Песня моего времени… Собственно, знак или, как теперь говорят, «бренд» и шестидесятых годов, и целого поколения интеллигенции, именуемого ныне «шестидесятники». Песня редкой судьбы. Как спел ее в 1965 году тогда еще совсем молодой, а ныне всемирно известный ученый-океанолог, академик и поэт Александр Городницкий, так и стала она сразу «неформальным гимном» для огромного числа людей, и не только в России. Это ведь не про античность и даже не про Эрмитаж:
Стоят они, ребята, Точеные тела, — Поставлены когда-то, А смена не пришла. Их свет дневной не радует, Им ночью не до сна. Их красоту снарядами Уродует война…И это правда! Ударил в портик немецкий снаряд. Пробил крышу и покалечил скульптуру.
Миллионная ул., 35
Я помню серое питерское небо сквозь эту зияющую дыру. Я радовался, когда ее залатали. А еще помню, как ликовал город, когда везли (вопреки всем инструкциям и рекомендациям не по частям, а в собранном виде) восстановленного Петергофского Самсона.
Разумеется, я не был на Невском по причине малолетства. Но ликование на нашей коммунальной кухне помню. Потом, когда подрос, увидел запечатленный в кинохронике стихийный праздник. Самсон, плывущий на платформе трейлера, рвет пасть льву, как совсем недавно порвали пасть фашистской Германии. Восторженные толпы ленинградцев на тротуарах! Очевидцы рассказывали, что у ног Самсона на платформе сидел скульптор, возродивший монумент, и плакал от переполнявших его чувств. Это был праздник Победы. Не официальный. Народный!..
Однако, наша книга не о песнях и не о праздниках. Поэтому если, как известно, из песни слова не выкинешь, да и не нужно, да и вредно, то книга об архитектуре требует некоторых уточнений. Во-первых, наименование «шестидесятники», прилепившееся к моему поколению, родившемуся в веке ХХ-м, вторично. И возникло-то оно по ассоциации с поколением «шестидесятников» века XIX-го. Там отмена крепостного права, Чернышевский, «Что делать?», четвертый сон Веры Павловны, Белинский, Некрасов, «бунт четырнадцати» в Академии художеств, их требование разрешения писать выпускную картину на свободную тему, затем «Передвижники», в музыке «Могучая кучка» и пр. Стремительная политизация общества, «народовольцы» и террористы-бомбисты с ультрареволюционными лозунгами. Во-вторых, а это уже впрямую относится к нашему исследованию, если в песне позволительно и даже необходимо сказать:
Стоят они, навеки Уперши лбы в беду, Не боги — человеки, Привычные к труду. И жить еще надежде До той поры, пока Атланты небо держат На каменных руках…Следует уточнить: не совсем небо и совсем не Атланты. А кто?
Начнем с Атланта. Именно так, поскольку это имя собственное и тот, кто держал небо, существовал в единственном числе. Вот что по этому поводу сообщает «Словарь античности» [32] . Мы к нему и далее будем обращаться.
32
Словарь античности: Пер. с нем. М., 1989.