Повести о войне и блокаде
Шрифт:
Две другие группы должны были ударить с флангов, справа и слева. Немцы уже были в сорока метрах от позиции Никонова, когда первая группа, зашедшая явно далековато, промахнулась своим флангом мимо их цепи. Немцы это заметили и развернулись по фронту в их сторону. По рации вызвали свою артиллерию и накрыли огнем всю нашу группу. В это время вторая группа ударила немцам в тыл, так как они развернулись. Немцы отошли на позиции первой группы, и в этот момент немецкая артиллерия ударила по немцам, а наша – по нашим. И сообщить об этом своим артиллеристам не было возможности: не было связи. Бой прекратился, остатки наступавших немцев отошли назад.
Была середина мая, когда Ставка приняла запоздалое теперь уже решение о выводе 2-й ударной из окружения. Время было безнадежно упущено. Спасать армию – людей и вооружение – нужно было раньше, в феврале-марте, когда стало очевидно, что наступательная
Фельдшер Запольский отвел Никонова в сторону и сказал, что Самарина нести бесполезно, потому что у него прострелены кишки и идет воспаление. Все равно скоро умрет. На это Никонов возразил: «Бросить его – значит морально убить товарищество». Понесли, несмотря на заключение фельдшера. Пронесли его болотами 15 км до штаба дивизии. Самарину стало значительно хуже, руки и ноги стали уже остывать. Вскоре он умер. Там, где находился штаб, никого уже не было. Встретили бойца, оставленного сообщить, что немцы уже далеко обошли нас, что обстановка еще более осложнилась.
Опять отправились болотами, обходными путями. Со всех сторон – немцы. Воды и пищи нет. Голод стал нестерпимым.
Вышли на гриву, где в жиже снарядной воронки Никонов увидел трех жирных дождевых червей. «Вот счастье!» – подумал он. Все прокатилось в горле даже без пережевывания. Остальные ели все, что попадалось на глаза, лишь бы что-то было в желудке.
6 июня немцы опять перекрыли горловину. В окружении, по официальной версии, остались семь стрелковых дивизий и шесть стрелковых бригад общей численностью 18-20 тыс. человек (по другим данным – 14 дивизий и пять стрелковых бригад). 7 июня Сталин сместил командующего Ленфронтом генерала Хозина, отвечавшего за вывод армии из окружения. Вновь образовывался Волховский фронт, командующим которого опять был назначен генерал Мерецков.
…Догнали группу своих. Узнали, что основные силы отошли дальше после очередного боя с преследователями. Остатки полка догнали уже за Радофинниково, возле железной дороги. Здесь впервые почти за неделю поели и отдохнули. Командир с комиссаром решили организовать из подразделения Никонова группу прикрытия. Так Иван Дмитриевич со своими людьми и прикрывали всю дорогу отход основных сил. Сначала сдерживали немцев, потом догоняли. Бывало, что немцы обходили с флангов далеко вперед. Приходилось прорываться из окружения.
В одной из деревень произошли встреча и бой наших с немцами. Жители разбежались кто куда. Проходя через деревню, Никонов увидел среди убитых мальчика лет трех-четырех. У мальчика было такое невинное лицо с застывшей маской ужаса, отчего Никонов впервые за все время заплакал… Думал: «Ну при чем здесь он?!» Все эти годы, когда замалчивалась правда о трагедии 2-й ударной армии, не принято было говорить и о судьбе мирного населения, находившегося здесь же, в котле. Их судьба была столь же трагичной. Сначала их жгли и убивали отступавшие немцы. Их бомбили. Потом поступил приказ жителям уходить вместе с отступающей армией. Их дома сжигались уже своими, энкавэдэшниками, чтобы не достались врагу. Сколько их погибло в период всеобщего отступления, наверное, не считал никто – никого это просто не интересовало. Те из жителей, кто не смог вырваться из котла и не погиб сразу, возвращались к своим пепелищам и погостам, не имея средств к существованию.
…Прошли Финев луг. Там были брошены зимние запасы – огромные скирды из валенок и одежды. Так все и пропало.
Полку дали участок обороны возле бывшей узкоколейки, в болоте, близко к бывшему проходу. Заняли позицию. Патронов почти нет. Оружие – один ручной пулемет да винтовки без штыков. Некоторые их выбросили за ненадобностью. Бойцов в полку осталось совсем ничего.
Впереди – настоящая, хорошо подготовленная немецкая оборона. О наступлении в этом месте не могло быть и речи. Только перебьют всех без толку.
Никонов с ПНШ полка Диконовым пошел на рекогносцировку. Не успел сделать и несколько шагов, как согнулся от страшной боли в животе. ПНШ сказал, что это сжатие желудка от голода, и посоветовал проглотить что-нибудь. Рядом был только болотный багульник. Его-то Иван Дмитриевич и стал есть. Боль
19 июня нашим войскам удалось пробить узкий коридор у Мясного Бора – всего 300-400 м. По этому коридору сначала эвакуировали раненых, потом начали отвод того, что осталось от главных сил. Командир полка поручил Никонову принять прибывшее пополнение. Возле землянки стояли десять офицеров: призванные из запаса лейтенанты, старшие лейтенанты и капитаны. Майор Красуляк приказал отвести их на передний край, только сначала переписать.
Как только Иван Дмитриевич начал переписывать фамилии, немец заактивничал на передовой, открыл стрельбу. Командир полка по телефону дал команду начальнику артиллерии Давберу, о существовании которого Никонов давно уже забыл и у которого неизвестно откуда появились снаряды, дать огоньку по переднему краю: «Немцы шевелятся, а у меня еще пополнение туда не подошло». Огонь открыли почти сразу же, и первый снаряд разорвался рядом со строем. Три человека были сразу убиты, остальные попадали кто куда. Необстрелянное, только призванное пополнение не знало, как действовать. Некоторые бегали между взрывами, как зайцы. Командир полка кричал в трубку Давберу: «Ты мне все пополнение перебил!» Второй раз на памяти Никонова Давбера просили помочь, и оба раза он бил по своим.
Опять получили приказ наступать. Местность была открытая, немцами пристрелянная, сами они в укреплениях, пулей не вышибешь. Сказано было двигаться так: три шага вперед, потом залечь и отползти в сторону, опять три шага вперед – и так дальше. Стали перебегать, а бойцу Сафронову, что бежал рядом с Никоновым, лечь помешала коряга. Он сделал один лишний шаг и был убит.
Продвинулись лишь на десятки метров. Залегли почти вплотную к противнику. Это было хорошо, потому что в дальнейшем немецкая артиллерия и авиация почти не задевали передний край. Периодически подходило пополнение – группы бойцов без оружия. Винтовки искали на переднем крае. Немец подкараулил Трофима Яковлевича Шишкина, земляка-сибиряка из Тобольска, и ранил его. Пуля вошла спереди чуть ниже горловой ямки, а вышла сзади ниже легкого. Кровь даже не пошла. Хотя был приказ раненым с передовой не уходить, Никонов послал его своим ходом в санчасть, сказав, что, может быть, он хоть найдет там чего поесть. На передовой еды не было давно. Куда можно было дотянуться, все листики с ноготь величиной были съедены. У Ивана Дмитриевича стали появляться сильные боли в животе. После того как он заметил, что больше двух недель не ходил по большой нужде. Отпросился с передовой в санчасть. Начальник санчасти Сидоркин ничем помочь не смог и, сделав укол морфия, отправил в санбат, находившийся в трехстах метрах дальше. Придя в санбат, Никонов увидел жуткую картину: несколько выкопанных широких ям, метров по десять в длину, были доверху наполнены трупами. Кучи трупов лежали рядом. Показалось, что некоторые лежащие еще дышали. На пне сидел медик. И никого ходячего вокруг. Никонов начал объяснять медику, в чем дело, но тот лишь смотрел в одну точку и молчал. Тогда Иван Дмитриевич сказал, что понимает его состояние, но, может быть, он сам еще сможет выжить, если получит помощь. Медик лишь пробормотал: «В телеге». В телеге Никонов нашел бутыль касторки и выпил сколько смог. Пошел в санчасть. Пока шел, два раза падал без сознания. В санчасти Сидоркин сделал еще один укол морфия. Никонов пошел к лежавшему рядом подбитому самолету «У-2», возле которого лежал мертвый летчик. Нашел кусок шланга с краником и сплюснутую воронку. Набрал воды и отошел в сторону, к дереву…