Повести. Рассказы
Шрифт:
— Нет… Оттуда такую стрельбу подняли, что и не подступиться… А потом видят — дело плохо, и врассыпную… Тут их и постреляли. А один убег. Бомбу бросил ря-адышком, у Онуфрихиной хаты все стекла полопались. По нем из ружей кроют, за ним гонятся, а он через плетень, через огороды, да и утек.
— А машина?
— Машина и сейчас тут… только негодная, потому что, как убегать, один гранатой запустил. Всю искорежил… Я уж бегал… Федька Марьин допрежь меня еще поспел. Гудок стащил. Нажмешь резину, а он как завоет!
Весь
Между тем приготовления к побегу подходили к концу.
Оставалось теперь стащить котелок, что и решено было сделать завтра вечером при помощи длинной палки с насаженным гвоздем через маленькое окошко, выходящее в огород.
Жиган пошел обедать. Димке не сиделось, и он отправился ожидать его к сараям.
Завалился было сразу на солому и начал баловаться, защищаясь от яростно атакующего его Шмеля, но вскоре привстал, немного встревоженный. Ему показалось, что снопы разбросаны как-то не так, не по-обыкновенному. «Неужели из ребят кто-нибудь лазил? Вот черти!» И он подошел, чтобы проверить, не открыл ли кто место, где спрятана провизия. Пошарил рукой — нет, тут! Вытащил сало, спички, хлеб. Полез за мясом — нет!
— Ах, черти! — выругался он. — Это не иначе как Жиган сожрал. Если бы кто из ребят, так тот уж все сразу бы.
Вскоре показался и Жиган. Он только что пообедал, а потому был в самом хорошем настроении и подходил, беспечно насвистывая.
— Ты мясо ел? — спросил Димка, уставившись на него сердито.
— Ел! — ответил тот. — Вку-усно…
— Вкусно! — напустился на него разозленный Димка. — А тебе кто позволил? А где такой уговор был? А на дорогу что?.. Вот я тебя тресну по башке, тогда будет вкусно!..
Жиган опешил.
— Так это же я дома за обедом. Онуфриха раздобрилась, кусок из щей вынула, здоро-овый!
— А отсюда кто взял?
— И не знаю вовсе.
— Побожись.
— Ей-богу! Вот чтоб мне провалиться сей же секунд, ежели брал.
Но потому ли, что Жиган не провалился «сей же секунд», или потому, что отрицал обвинение с необыкновенной горячностью, только Димка решил, что в виде исключения на этот раз он не врет.
И, глазами скользнув на солому, Димка позвал Шмеля, протягивая руку к хворостине:
— Шмель, а ну поди сюда, дрянь ты этакий! Поди сюда, собачий сын!
Но Шмель не любил, когда с ним так разговаривали. И, бросив теребить жгут, опустив хвост, он сразу же направился в сторону.
— Он сожрал, — с негодованием подтвердил Жиган. — Чтобы ему лопнуть было. И кусок-то какой жи-ирный!
Перепрятали все повыше, заложили доской и привалили кирпич.
Потом лежали долго, рисуя заманчивые картины будущей жизни.
— В лесу ночевать возле костра… хорошо!
— Темно
— А что темно? У нас ружья будут, мы и сами…
— Вот, если поубивают… — начал опять Жиган и добавил серьезно: — Я, брат, не люблю, чтоб меня убивали.
— Я тоже, — сознался Димка. — А то что в яме-то… вон как эти, — и он кивнул головой туда, где покривившийся крест чуть-чуть вырисовывался из-за густых сумерек.
При этом напоминании Жиган съежился и почувствовал, что в вечернем воздухе вроде как бы стало прохладнее. Но, желая показаться молодцом, он ответил равнодушно:
— Да, брат… А у нас была один раз штука…
И оборвался, потому что Шмель, улегшийся под боком Димки, поднял голову, насторожил почему-то уши и заворчал предостерегающе и сердито.
— Ты что? Что ты, Шмелик? — с тревогой опросил его Димка и погладил по голове.
Шмель замолчал и снова положил голову между лап.
— Крысу чует, — шепотом проговорил Жиган и, притворно зевнув, добавил: — Домой надо идти, Димка.
— Сейчас. А какая у вас была штука?
Но Жигану стало уже не до штуки, и, кроме того, то, что он собирался соврать, вылетело у него из головы.
— Пойдем, — согласился Димка, обрадовавшийся, что Жиган не вздумал продолжать рассказ.
Встали.
Шмель поднялся тоже, но не пошел сразу, а остановился возле соломы и заворчал тревожно снова, как будто дразнил его кто из темноты.
— Крыс чует! — повторил теперь Димка.
— Крыс? — каким-то упавшим голосом ответил Жиган. — А только почему же это он раньше их не чуял? — И добавил негромко: — Холодно что-то. Давай побежим, Димка! А большевик тот, что убег, где-либо подле деревни недалеко.
— Откуда ты знаешь?
— Так, думаю! Посылала меня сейчас Онуфриха к Горпине, чтобы взять взаймы полчашки соли. А у нее в тот день рубаха с плетня пропала. Я пришел, слышу из сенец ругается кто-то: «И бросил, говорит, какой-то рубаху под жерди. Пес его знает, или собак резал! Мы ж с Егорихой смотрим: она порвана, и кабы немного, а то вся как есть». А дед Захарий слушал-слушал, да и говорит: «О, Горпина…»
Тут Жиган многозначительно остановился, посматривая на Димку, и, только когда тот нетерпеливо занукал, начал снова:
— А дед Захарий и говорит: «О, Горпина, ты спрячь лучше язык подальше». Тут я вошел в хату. Гляжу, а на лавке рубашка лежит, порванная и вся в крови. И как увидала меня, села на нее Горпина сей же секунд и велит: «Подай ему, старый, с полчашки», а сама не поднимается. А мне что, я и так видел. Так вот, думаю, это большевика пулей подшибло.
Помолчали, обдумывая неожиданно подслушанную новость У одного глаза прищурились, уставившись неподвижно и серьезно. У другого забегали и заблестели юрко.