Повести
Шрифт:
Пройдя в полукруг, они, нарядные, чистые такие, остановились, о чем-то посовещались. Из избы Апостола принесли стол, две скамейки. На стол положили книги, бумагу, поставили чернильницу. Волостной писарь и следователь уселись друг против друга.
— Тише! — крикнул старшина, хотя никто и не шумел. — Шапки долой!
Все сняли картузы и шапки. Пристав, в накидке, из-под которой виднелись синий мундир и шашка, выступил вперед, посмотрел на свои лакированные сапоги, затем
— Ну что, и вы бунтовать вздумали? Сладок чужой хлебец? Посмотрим, как горько придется. Не пеняйте на нас, пеняйте на главарей. Дождались похмелья? Ну-ка, поднимите шапки, кто ездил воровать хлеб?
Один за другим подняли мужики шапки и картузы.
— Та–ак. Все ездили. А теперь — на колени и головы к земле! К земле–матушке, пониже! Она — кормилица, она — поилица. Ну-ка, отступники, арестанты, воры, на колени!
И опять один за другим стали мужики на колени. Только трое не стали.
— Вы что? Не слыхали? Глуховаты? Стать, воры!
На колени не стали Василий Госпомил, Денис и старик Никита.
— Мы не воры, — тихо проговорил Никита.
— Почему не воры?
— Мы не ездили.
— Не разговаривать! Почему не воры?
— Мы православные.
— Молчать! Иди сюда, ты, ты и ты!
Все трое вышли и стояли, опустив головы.
— Почему не ездил, когда все ездили? — спросил пристав Никиту.
— Так что, вашблагородие, грабить незаконно.
— Кто ездил?
— Вон все.
— Кто первый подбил?
— Этого не знаю.
— Что же ты знаешь, дурак? Где был?
— Так что гулявши на свадьбе.
— Весело гулял?
— Так что, вашблагородие, как по крестьянству.
— Почему не отговаривал от грабежа?
— Разь меня послушаются? Так что нельзя.
— На колени!
Никита стал на колени. Пристав подошел к Василию.
— Почему ты не ездил?
— Бога боюсь, ваше благородие.
— А если бы не боялся?
— Госпомилуй от напасти! — перекрестился Василий.
— Мужиков отговаривал?
— Изобьют. Круговая порука.
— На колени.
— Не могу, ваше благородие.
— Что–о?!
— Чирей…
— Не разговаривать!
— Чирей на коленке.
— Стать, мерзавец!
Беспомощно оглянувшись, Госпомил стал на одно колено, вытянув правую ногу.
— Поставить его! — крикнул пристав уряднику. Урядник быстро подошел к приставу и что-то зашептал.
— Тем лучше. Пусть скажет.
С трудом уставив правое колено, Госпомил оперся на руки.
— Кто начал первый? — спросил его пристав.
—
— Не знаешь? Что же вы, урядник, говорите? Урядник пожал плечами. Пристав совсем распалился.
— Ну-ка, ты, — обратился он к Денису.
Тот, не дожидаясь приказа, сам стал на колени.
— Молодец! — похвалил пристав. — Видно, бывалый. Почему не ездил?
— По случаю свадьбы сына.
— Как? Как? — широко открыл глаза пристав. Денис спохватился, понял, что сказал не то.
— От чужого отговаривал?
— Все время.
— Как отговаривал?
— Сибирью прельщал.
— Что такое Сибирь?
— Брат у меня на поселении.
— Каторжник?
— По доброй воле. Земли вдоволь — луга, реки, рыба, пчелки. Я мечтаю, ваше соквородье.
— О Сибири мечтаешь? Обещаю Сибирь. Как хочешь ехать — на казенный счет или добровольно?
— Распродам — и трахну.
— Добровольно? Увидим. Скажи-ка, кто у вас главари?
— Все отчаянны.
— Хорошо отвечаешь. Кто первый?
— Драка была у Гагары. Кто в именье тронулся, не знаю. Хмельной, сына женил…
— Сибирь тебе будет. На казенный счет отправим.
Пристав подозвал казачьего офицера и, указывая на трех мужиков, приказал:
— Для начала — по десять, и отпустить по домам.
Офицер подошел к мужикам, неестественно выпучив глаза, крикнул:
— Раздеваться!
Толпа женщин ахнула. Кто-то завыл в голос.
Я шепнул Павлушке с Авдоней:
— Пойдемте поближе.
Пека мы лезли через лопухи и смородину, пока ползли, не видели, что происходило. Лишь пробравшись к оврагу вдоль сада, услышали вопль не то женщин, не то мужчин. Порка началась. Мы залегли в канаве. К порке готовился старик Никита. Госпомил и Денис, уже выпоротые, низко опустив головы, пробирались через толпу. Никита не то сопротивлялся, не то не мог снять штаны. Он что-то кричал. Наконец, сняв штаны, он стал на колени и во весь голос крикнул приставу:
— Сын у меня, сын в солдатах! На усмирение в Белой Руси. Царю служит. Пожалейте! Не позорьте! Не вор я, не–ет…
Ему не дали больше кричать и повалили на скамью. Один стражник зажал между ног его голову, второй сел на ноги. Пороли нагайками два казака с двух сторон. Издали видны были темные полосы на бледном, дряблом теле старика. После шестого удара он уже не кричал. Когда опустился десятый удар, Никита не мог встать. На него плеснули ведро воды. Кто-то оттащил его. Мужики безмолвно стояли на коленях. Что же ждет их, если этих, кто не ездил, выпороли?