Повести

Быков Василий Владимирович

220

обросшего щетиной лица смотрели вверх растерянные глаза его партизанского друга, и Сотников едва

расслышал:

– Прости, брат!

– Пошел к черту!
– коротко бросил Сотников.

Вот и все кончено. Напоследок он отыскал взглядом застывший стебелек мальчишки в буденовке. Тот

стоял, как и прежде, на полшага впереди других, с широко раскрытыми на бледном лице глазами.

Полный боли и страха его взгляд следовал за кем-то под виселицей и вел так, все ближе

и ближе к нему.

Сотников не знал, кто там шел, но по лицу мальчишки понял все до конца.

Подставка его опять пошатнулась в неожиданно ослабевших руках Рыбака, который неловко

скорчился внизу, боясь и, наверное, не решаясь на последнее и самое страшное теперь для него дело.

Но вот сзади матерно выругался Будила, и Сотников, вдруг потеряв опору, задохнувшись, тяжело

провалился в черную, удушливую бездну.

19

Рыбак выпустил подставку и отшатнулся - ноги Сотникова закачались рядом, сбитая ими шапка упала

на снег. Рыбак отпрянул, но тут же нагнулся и выхватил ее из-под повешенного, который уже успокоенно

раскручивался на веревке, описывая круг в одну, а затем и в другую сторону. Рыбак не решился глянуть

ему в лицо: он видел перед собой только зависшие в воздухе ноги - одну в растоптанном бурке и рядом

вывернутую наружу пяткой, грязную, посиневшую ступню с подсохшей полоской крови на щиколотке.

Оторопь от происшедшего, однако, недолго держала его в своей власти - усилием воли Рыбак

превозмог растерянность и оглянулся. Рядом, между Сотниковым и Дёмчихой, болталась налегке пятая

веревка - не дождется ли она его шеи?

Однако ничто, кажется, не подтверждало его опасения. Будила вытаскивал из-под Дёмчихи желтый

фанерный ящик, убирали из-под арки скамью. Ему издали что-то крикнул Стась, но, все еще находясь

под впечатлением казни, Рыбак не понял или не расслышал его и стоял, не зная, куда податься. Группа

немцев и штатского начальства возле дома стала редеть - там расходились, разговаривая, закуривая

сигареты, все в бодром, приподнятом настроении, как после удачно оконченного, в общем не скучного и

даже интересного занятия. И тогда он несмело еще поверил: видать, пронесло!

Да, вроде бы пронесло, его не повесят, он будет жить. Ликвидация закончилась, снимали полицейское

оцепление, людям скомандовали разойтись, и женщины, подростки, старухи, ошеломленные и

молчаливые, потащились по обеим сторонам улицы. Некоторые ненадолго останавливались,

оглядывались на четырех повешенных, женщины утирали глаза и торопились уйти подальше. Полицаи

наводили последний порядок у виселицы. Стась со своей неизменной винтовкой на плече отбросил

ногой чурбак из-под лишней пятой

петли и опять что-то прокричал Рыбаку. Тот не так понял, как

догадался, что от него требовалось, и, достав из-под Сотникова подставку, бросил ее под штакетник.

Когда он повернулся, Стась стоял напротив со своей обычной белозубой улыбкой на лице-маске. Глаза

его при этом оставались настороженно-холодными.

– Гы-гы! Однако молодец! Способный, падла!
– с издевкой похвалил полицай и с такой силой ударил

его по плечу, что Рыбак едва устоял на ногах, подумав про себя: «Чтоб ты околел, сволочь!» Но, взглянув

в его сытое, вытянутое деревянной усмешкой лицо, сам тоже усмехнулся - криво, одними губами.

– А ты думал!

– Правильно! А что там? Подумаешь: бандита жалеть!

«Постой, что это?
– не понял Рыбак.
– О ком он? О Сотникове, что ли?» Не сразу, но все отчетливее он

стал понимать, что тот имеет в виду, и опять неприятный холодок виновности коснулся его сознания. Но

он еще не хотел верить в свою причастность к этой расправе - при чем тут он? Разве это он? Он только

выдернул этот обрубок. И то по приказу полиции.

Четверо повешенных грузно раскачивались на длинных веревках, свернув набок головы, с

неестественно глубоко перехваченными в петлях шеями. Кто-то из полицаев навесил каждому на грудь

по фанерке с надписями на русском и немецком языках. Рыбак не стал читать тех надписей, он вообще

старался не глядеть туда - пятая, пустая, петля пугала его. Он думал, что, может, ее отвяжут да уберут с

этой виселицы, но никто из полицаев даже не подошел к ней.

Кажется, все было окончено, возле повешенных встал часовой - молодой длинношеий полицайчик в

серой суконной поддевке, с немецкой винтовкой на плече. Остальных начали строить. Чтобы не мешать,

Рыбак взошел с мостовой на узенький под снегом тротуарчик и стал так, весь в ожидании того, что

последует дальше. В мыслях его была путаница, так же как и в чувствах, радость спасения чем-то

омрачалась, но он еще не мог толком понять чем. Опять заявило о себе примолкшее было, но упрямое

желание дать деру, прорваться в лес. Но для этого надо было выбрать момент. Теперь его уже ничто тут

не удерживало.

Полицаи привычно строились в колонну по три, их набралось тут человек пятнадцать - разного сброда

в новеньких форменных шинелях и пилотках, а также в полушубках, фуфайках, красноармейских

обносках. Один даже был в кожанке с до пояса обрезанной полой. Людей на улице почти уже не

осталось - лишь в скверике поодаль стояло несколько подростков и с ними тоненький, болезненного