Повести
Шрифт:
Воронцов! Головой отвечаешь за сборку землесоса и монтаж в срок. Антон! Сварщики должны работать без устали, раскуривать папиросу от электрода.
Ковалёв! Ты отвечаешь за всё! С тебя я спрошу, а ты спрашивай с них. Безжалостно. Вопросы? Предложения? Сомнения? Впрочем, подумайте и выскажете утром. Накалитесь яростью к работе, и мы победим.
Разошлись за полночь, до тошноты накурившись и провоняв комнату табаком. Семён отворил дверь настежь, поползла в ноги ночная свежесть и дух росной травы. Сидел на пороге, закрыв от усталости глаза, и хоть, всё было решено
Два плана! Тут один как бы сделать, чёрт его знает, что там под землёй лежит, что там наворотила природа. Никто не прятал. Влас укладывался спать, ворочался, кряхтел, устраиваясь поудобней на койке, кашлял.
— Ну и как тебе на новом месте живётся, притёрся? — филином гукнул из тёмной комнаты.
— Нормально…
— Нормально, значит? Ну и хорошо. У тебя и по рации всё нормально. А экскаватор, поди, с ночи стоял?
— С ночи.
— Да вокруг него три бульдозера крутились, выкапывали. Теперь посчитай, сколько кубов вскрыши потеряно?
Экскаваторщика накажи, иначе нельзя. В другой раз он у тебя в озеро заедет и будет со стрелы рыбу ловить, руками неделю махать. В ночь кто был горным мастером?
— Малков.
— С ним я сам разберусь, чтобы лучше смотрел, не дремал бы у сварщиков в будке.
— Он вас и так боится, как огня, может быть, не стоит?
— Чего меня пугаться? Ты, вот вижу, не боишься. Медвежьим страхом болеет? То-то я и смотрю, что он на глаза мне не показывается. Ты с Сиротиным не ужился и меня раскритикуешь со временем.
— Таких, как я, дураков, мало. Хитрым покойней жить, а языкастые — не в моде.
— Я сам такой, не ты один. Один из моих начальников сказал как-то: "Влас Николаевич, вы своей правдой нервируете весь аппарат комбината, а сейчас правду говорят только обыватели…"
Ох и осерчал я тогда. "Червяк ты навозный, — говорю ему, — что же, по-твоему, правда людская обывательская?" Чуть морду ему не набил, а потом он на совещании заявляет: "Мы должны работать засучив удила", я и подсказываю на весь зал: "И закусив рукава?"
В общем, пришлось мне из начальников карьера уходить в артель, заклевал, скотина, продыху не давал придирками. Потом, всё же, разглядели в нём гнильцу, выгнали с треском, А сколько эта падаль попортила людей.
— Влас Николаевич, а что, на ваш взгляд, основное в нашем деле?
Дед встал с койки, и сел на порог. В майке и вырезанных из валенок шлёпанцах, он был по-домашнему прост и уютен.
— В любом деле важно не суетиться! Запомни! Второе — не упускать Главное! Отметать с его пути всё мелкое и второстепенное. Тогда ты будешь знать цель, видеть её. Третье — это верить в свои беспредельные возможности. Верить фанатически! И люди пойдут за тобой…
— Три завета старателя. Буду помнить.
— Помни. Эту работу я познал с детства. Родился и вырос на прииске. С малых лет пристрастился к лотку. В те времена работали маленькие артельки, ну и крутился возле них. Подмести, убрать, сбегать куда — я всегда на подхвате. Промою вечерком собранный мусор, золотишка наскребу —
Потом — война, дали прииск и железный план. Вот на меня кое-кто обижается, что круто беру. А нам что выпало? Попробуй в те годы не выдай план?! Трибунал… Работали не щадя себя, есть что вспомнить, сейчас я изменился, добреньким стал к старости.
Выругаю, к примеру, тебя, а потом душа разболится, валидол по ночам сосу, жена вокруг суетится. Надорвал сердце в те годы. Однажды горы песков промыли, а золота нет. Что только не делал, куда не бросался! Решил собрать всех стариков, посоветоваться.
Ведро спирта на стол, черпаю им кружкой, подаю, как официант кручусь. Сохатиной свежей угощаю, а сам, между делом, нажимаю, выспрашиваю про их потаённые места. Спирт выпили и хитро так поглядывают на молодого директора прииска, помалкивают.
Тут ввалился к нам один пьяный деятель и стал хулиганить. Подошел я к нему, одним ударом отключил и молча сел на своё место. Нервы сдали. Сидят безучастные деды, но уже улыбаются, отмякают. Встает один и говорит:
"Вот что, Власька! По-нашенски, по-старательски живёшь, да и сам ты наш. Так уж и быть, откроем тебе секрет. Да вот беда, спирт окончился, когда бы ещё кружечку пропустить? Жалко ить с таким золотом расставаться. Уж ты извиняй, сбегай за добавочной".
Махом я слетал в склад за подкреплением. "Куда ставить? Покажите россыпь сначала, потом некому будет указать". — "А вот, где поставишь, там и рой, там и шурфик бей", — опять смеются пьяненькие деды.
В сердцах на свой стол ведро бухнул, все бумаги залил. Обозлился, как мальчишкой помыкают, а не пойдёшь поперек, народец обидчивый. Сам кружку зачерпнул, жахнул неразведённого и их старшему поднёс:
"Смочи горло и не томи, время идёт!"
Он обнёс по кругу десятка три своих дружков, сидят в кабинете, спорят, вспоминают похожденья, а кто уж в песню норовит затянуть, иные заснули.
"Ну, где мыть? Где? Скажите, отцы, Христа ради!" — уж не вытерпела душа. Война идёт, а мы спирт казённый жрём без пользы! "Да под тобой золото. Под конторой этой Никишка Чалдон хорошо брал. Шурф его в самый раз был тут. Ишь! Скорый какой! Знаем, что война. Осерчал-то как! Копай уж…"
Думал, что издеваются. Не поверил. Но они на своём стоят, твердят безотступно: "К утру контору порушишь, бей шахту и бери на здоровье. Если набрехали — в морду кажному плюнешь!"
Клятва меня убедила, страшная для вольного люда. Да и выхода другого не было. Только бумаги вынесли, и спихнул трактором новую контору под откос, не осталось времени разбирать. А деды! На горушке рядом, песни орут, пляшут, спят вповалку. Поминают россыпь, одним словом.
А наутро давай помогать, заявились со своими кайлушками, лотками. Сколотили артельку да так до Победы и вкалывали, наравне с бабами и бронированными. Не одного фрица уложили добычей своей. Плохо работать не позволяла гордость, самолюбие.