Повести
Шрифт:
— А я считаю, мы должны принять за основу предположение — стреляли в Минькова.
— Почему?
— Да потому, что Вера Михайловна была человеком безобидным. Поступками, действиями, обращением с людьми она просто не могла вызвать ненависть к себе. Иное дело Степан Миньков. Борьбой с браконьерами, неподкупностью, принципиальностью он нажил немало врагов.
— А-а, — неопределенно протянул Зыков. — Я думал, у вас есть какие-то факты. Предположения могут быть верными, но могут быть и абсолютно неверными.
— У меня есть вопрос, —
— Совершенно верно.
— Здешние охотники, Алексей Антонович, как я знаю, бьют белку в глаз. Так промахнуться… Что-то непонятно.
— Человек не белка, Баторов. У кого хочешь рука дрогнет. Это первое. А второе — плохая освещенность. — Ему скучно было разжевывать эти самоочевидные истины, он все еще ждал от них другого — серьезного, вдумчивого обсуждения ситуации. — Другие вопросы есть?
Оба промолчали. На какую-то особую помощь с их стороны он и не рассчитывал, но почувствовал бы себя увереннее, если бы они ясно выразили согласие с его предположением.
— Итак, вопросов нет, — сказал он. — Их, как известно, не бывает в двух случаях: первое — все ясно, второе — ничего не ясно. Я хотел бы знать: почему нет вопросов у вас?
Баторов тихонько вздохнул и осторожно, без стука, поставил клюку в угол, так же осторожно добавил в печку дров. Зыков разглядывал свои огромные грязные ботинки.
— Просто прекрасно! — возмутился Алексей Антонович. — Преступник, думаю, может спать совершенно спокойно. С такой разворотливостью мы выйдем на него не скоро. Не скоро, говорю вам, товарищи! Ни предложений, ни соображений, ни вопросов — ничего нет! Зачем же мы здесь?
— Вопросов больше чем достаточно, Алексей Антонович, — сказал Зыков. — Но задавать их, зная, что ответа не получишь, — в ступе воду толочь. Перед всеми нами стоят десятки вопросов, может быть, и сотни. И ни на один, как я понимаю, ни у вас, ни у меня ответа пока нет. Чего же пытать друг друга и выстраивать предположения на песке?
— Что же вы предлагаете?
— Пойти в гостиницу и вздремнуть. Башка уже не варит.
Бросив взгляд на часы, Алексей Антонович вынужден был признать, что предложение Зыкова не лишено разумности. Но как уснешь, если нет никакого представления о том, с чего надо начинать завтрашний день?
— Прежде чем отдыхать, мы должны наметить план работы, — сказал он. — Я считаю, надо составить список лиц, подвергнутых при содействии Минькова штрафу или другому наказанию. Это — первое. Сейчас вы, Зыков, думаю, получите заключение медэкспертизы о характере ранения. Мы сможем определить тип, калибр оружия, использованного преступником. Это — второе. Из числа заподозренных путем тщательной проверки отсечем тех, кто имеет неопровержимое алиби. Это — третье.
План этот возник легко, как бы сам по себе. Был он прост и ясен, и Алексей Антонович не сомневался, что Зыков согласится с ним без всяких дополнений и возражений. Но едва замолчал, Зыков, облизнув
— Вы смотрели, куда попала пуля?
— Да. Пуля вошла в затылок и вышла под подбородком.
— Вот видите… Придется искать пулю.
Конечно, Зыков прав — пулю искать придется. Но найти ее будет не легче, чем иголку в стоге сена. Если бы удалось обнаружить место, с которого стрелял убийца, все было бы проще. Но надежда на это равна нулю. А что делать?
— Хорошо, — сказал он. — Запишем: четвертое — найти пулю. Что еще?
— Думаю, нам необходимо без промедления поговорить с жителями, хоть бы улицы, прилегающей к пустырю. По свежей памяти, может быть, кто-то что-то вспомнит. Придется пройти из дома в дом.
Алексей Антонович поморщился. Ходить из дома в дом — это сколько же надо времени? Возразил Зыкову:
— Вряд ли есть в этом необходимость. Если кто-то что-то видел — скажет без расспросов, таить не будет.
— Это верно, — сказал Зыков. — Но иногда бывает мелочь, которой человек не придает значения…
— Ладно, запишем и это: пятое — опросить жителей, — согласился Алексей Антонович без охоты; план, обрастая дополнениями, становился все более громоздким. — У вас все?
— Надо будет обстоятельнее поговорить с Миньковым.
— Не вижу в этом необходимости. Ну что еще может сказать Миньков? Зачем лишний раз дергать человека?
— Я хотел бы с ним поговорить, Алексей Антонович, — с мягким, но неподатливым упрямством повторил Зыков.
— Ладно, завтра поговорим вместе, — снова согласился он и обратился к Баторову: — А что скажете вы, лейтенант?
— Я? — Баторов поднял хмурое лицо. — Я, товарищ капитан, в милиции работать не буду. Не гожусь. Поймаем убийцу — и все.
XI
Остатки туч проплывали над домами, над вершинами деревьев, исчезли за ломаной линией хребтов. Затих ветер. Небо налилось глубокой синью. Успокаивался Байкал. Гнев и ярость сменились мирным старческим ворчаньем. Прозрачно-зеленые волны тяжело вздымались, казалось, из самых глубин, медленно набегали на отмель, опадали, и вода, теряя прозрачность, белая от бесчисленных пузырьков, откатывалась; на песке оставались листья, ветки, кора, обломки деревьев; весь этот мусор неровным валиком, припорошенным пеной, тянулся, извиваясь, вдоль отмели, четко обозначая границу между твердью и хлябью.
Баторову казалось: бег волн не просто перемещение массы воды, вызванное ветром. Байкал усердно трудится, вышвыривая на берег все чуждое ему, весь этот хлам и мусор; работает, чтобы воды его оставались чисты и хрустально прозрачны. Зыков любит повторять, что природа не слепа и бездумна, она мудра и предусмотрительна. Он прав, Иван Зыков. Только… Вдуматься, природа предусмотрела далеко не все. Человек, часть ее, ее лучшее творение, далеко не всегда вытряхивает из своего нутра мусор, он сживается с ним, не замечает его…