Повести
Шрифт:
– Теперь смотри! Как стрелять? Видишь накатник? А самоходка из-за танков бьет! Все понятно? Зоя пошла к Чубарикову! Может, там остался кто…
С поспешностью вталкивая пистолет в кобуру - длинные ресницы трепетали от возбуждения, - Дроздовский громко спросил:
– Кто стрелял по танкам? Где Касымов?
– Убит. Там, в нише. И трое из расчета.
– Ты стрелял по танкам? Ты подбил?
– Может быть…
Кузнецов отвечал и видел Дроздовского будто через холодное толстое стекло, с ощущением невозможности это преодолеть.
– Если бы не самоходка… Укрылась в дыму за подбитыми танками.
– Подожди! Что в панику бросился?
Упираясь локтем, Дроздовский быстро выглянул из-за изрытого, раскромсанного снарядами бруствера с вколотыми в обожженную землю отполированными осколками - и опять, прорезая звуки боя, пулеметные очереди прозвенели над огневой. Синие искры разрывных просверкали позади орудия в гребнях сугробов. Дроздовский, садясь под бруствер, обводил поле боя сощуренными, торопящими глазами, все лицо его мигом сузилось, подобралось, спросил прерывисто:
– Где гранаты? Где противотанковые гранаты? На каждое орудие было выдано по три гранаты! Где они, Кузнецов?
– На кой черт сейчас гранаты! Самоходка в ста пятидесяти метрах отсюда - достанешь ее? Пулемет тоже не видишь?
– А ты что думал, так ждать будем? Быстро гранаты сюда! Сюда их!.. На войне везде пулеметы, Кузнецов!..
На бескровном, обезображенном судорогой нетерпения лице Дроздовского появилось выражение действия, готовности на все, и голос его стал до пронзительности звенящим:
– Сергуненков, гранаты сюда!
– Вот, в нише они. Товарищ лейтенант…
– Гранаты сюда!..
И когда ездовой Сергуненков отполз к ровику, вынул там из ниши две облепленные землей противотанковые гранаты и, тут же полой шинели очистив их, протерев, положил эти две гранаты перед Дроздовским, тот скомандовал, привставая над бруствером:
– Ну!.. Сергуненков! Тебе это сделать! Или грудь в крестах, или… Понял меня, Сергуненков?..
Сергуненков, подняв голову, смотрел на Дроздовского немигающим, остановленным взглядом, потом спросил неверяще:
– Как мне… товарищ лейтенант? За танками стоит. Мне… туда?..
– Ползком вперед - и две гранаты под гусеницы! Уничтожить самоходку! Две гранаты - и конец гадине!..
Дроздовский говорил это непререкаемо; вздрагивающими руками он неожиданно резким движением поднял с земли гранаты, подал их Сергуненкову, а тот машинально подставил ладони и, беря гранаты, едва не выронил их, как раскаленные утюги.
Он, видимо, еще ни разу в жизни не брился, на юношеских щеках, над верхней пухлой губой золотился пушок, показавшийся тогда темным, колючим от меловой бледности, и Кузнецов особенно близко увидел нездешнюю голубизну его глаз, мальчишески нежный подбородок, тонкую и тоже нежную, вытянутую из просторного воротника шею. Затем услышал шепот его:
– За танками ведь она, товарищ лейтенант… Далеко стоит…
– Взять гранаты!.. Не медлить!
– Понял я…
Сергуненков искательно-слепыми тычками засовывал гранаты за пазуху, а эта ясная голубизна глаз его скользила по решительному, изменившемуся лицу Дроздовского, по лицу Кузнецова, по круглой, равнодушной спине Рубина, который, полулежа между станинами, тяжко сопел, с замкнутой сосредоточенностью уставясь в бруствер.
– Слушай, комбат!
– не выдержал Кузнецов.
–
– А ты думал как?!
– произнес тем же звенящим голосом Дроздовский и стукнул кулаком по своему колену.
– Будем сидеть? Сложа руки!.. А они нас давить?
– И обернулся круто и властно к Сергуненкову: - Задача ясна? Ползком и перебежками к самоходке! Вперед!
– ударила выстрелом команда Дроздовского.
– Вперед!..
То, что происходило сейчас, казалось Кузнецову не только безвыходным отчаянием, но чудовищным, нелепым, без надежды шагом, и его должен был сделать Сергуненков по этому приказанию «вперед», которое в силу железных законов, вступавших в действие во время боя, никто - ни Сергуненков, ни Кузнецов - не имел права не выполнить или отменить, и он почему-то внезапно подумал: «Вот если бы целое орудие и один бы лишь снаряд - и ничего бы не было, да, ничего бы не было».
– Сергуненков, слушай… только ползком, прижимаясь к земле… Вот там много кустиков, в ложбинке, вправо ползи. В полосу дыма, слышишь? Осторожней только. Головы не подымать!..
Кузнецов подполз к Сергуненкову, полуприказывая, сдерживающе сжимая его локоть, глядел ему в зрачки, утонувшие в светло-небесной глубине и не воспринимающие ничего. А Сергуненков кивал, улыбаясь слабой, согласной, застывшей улыбкой, и неизвестно зачем все похлопывал рукавицами по оттопыренной гранатами шинели на груди, как будто гранаты жгли ему грудь и он хотел охладить это жжение.
– Товарищ лейтенант, вас очень прошу, - прошептал он одними губами, - ежели со мной что… мамаше сообщите: без вести, мол, я… У ней боле никого…
– Из головы выкинь!
– крикнул Кузнецов.
– Слышишь, Сергуненков? Только ползком, ползком! В снег зарывайся!
– Давай, Сергуненков!
– Дроздовский махнул рукой от бруствера.
– Не медлить! Вперед!..
– Готов я, товарищ комбат, сейчас я…
Сергуненков облизнул пересыхающие губы, заглотнул воздух, осторожно зачем-то ощупал гранаты под шинелью и выполз на бруствер, осыпая валенками на огневую обугленную недавними разрывами землю. Вытянувшись на бруствере, словно забыв у орудия что-то, оглянулся из-за плеча, отыскал своими нездешними глазами поднятое к нему замершее в угрюмой неподвижности лицо Рубина, с усмешкой сказал очень просто и даже спокойно:
– А ежели ты, Рубин, коней мучить будешь, на том свете найду. Прощайте пока…
Кузнецов прижался грудью к брустверу. Сергуненков прополз метров пять в сторону кустиков в черные созвездия воронок впереди орудия, зарываясь в снег, перемешанный с выброшенной разрывами землей. Видно было, как двигалось его извивающееся худенькое тело среди оголенных кустиков, наполовину срезанных осколками, - и все в Кузнецове ждало опережающего сверкания пулеметных очередей, пущенных по Сергуненкову из-за танков. Самоходка вела огонь вправо, в направлении моста, в сторону орудия Уханова, где темно и багрово буйствовало пламя, обволакивая атакующие танки, и тот, кто стрелял из пулемета, не видел сейчас Сергуненкова. А он полз меж воронок и кустиков, исчезал за сугробами, нырял и выныривал, расталкивая локтями, головой снег, и уже заметно сокращалось расстояние между ним и двумя дымившими громадами танков, за которыми стояла самоходка.