Повести
Шрифт:
— Вот что, — сказала Екатерина Ивановна. — Ну, пойди сядь на место.
В классе стало тихо. Только слышно было, как скрипят сапоги Миронова.
Миронов неловко опустился на парту, поерзал и посмотрел искоса на Кисселя и Соколова. Оба они, не сводя глаз, смотрели со своих парт вверх — на Екатерину Ивановну. У Кисселя горели уши, а Соколов часто мигал, будто ему попала в глаз соринка.
— Как же это случилось? — спросила Екатерина Ивановна.
Миронов ничего не ответил.
— Ты один это сделал, или тебе помогал
— Один, — сказал Миронов почти шепотом.
— Что? — переспросила Екатерина Ивановна.
— Он один, — сказал Киссель громко.
— Это правда?
— Правда, — сказал Киссель. — Он его камнем раскокал.
— А ты откуда это знаешь? — спросила Екатерина Ивановна.
— Да мы с Соколовым видели.
Екатерина Ивановна повернулась к Соколову.
— И ты видел?
— Видел, — сказал Соколов, не глядя на Екатерину Ивановну.
— Что же, вы с Кисселем только стояли и смотрели? Почему вы ему не сказали, что этого нельзя делать?
— Да мы ему говорили, — пробормотал Киссель.
— Врешь, — сказал Миронов, вскочив с места, — вы сами в фонарь камни кидали, вы первые начали!
— Ну и что ж, что кидали! — закричал Киссель. — Все равно ты разбил фонарь, а не мы!
— Нет, не все равно, — сказала Екатерина Ивановна. — Все трое одинаково виноваты. Да нет, Миронов, пожалуй, меньше, чем вы, виноват. Он сам сознался, а вы на него все хотели свалить. Эх вы, трусы!
Больше Екатерина Ивановна ничего не сказала. Она открыла стеклянный шкаф и достала оттуда чучела суслика, зайца и белки.
— Приготовьте ваши тетради по естествознанию. Шурук, иди, ты будешь писать на доске.
В самом конце урока Карасева вдруг поднялась и спросила:
— Екатерина Ивановна, а что, на нашей улице новый фонарь будет?
— Конечно, будет, — сказала Екатерина Ивановна. — Не оставлять же из-за вас всю улицу в темноте.
Через три дня вечером, когда в доме у Мироновых укладывались спать, Горчица, медленно шаркая, обошла всю квартиру и одну за другой потушила все три лампы, комнатах стало темно.
Миронов лежал на своем диване и смотрел в темное окно. Окно было пустое, черное, и с улицы в него часто постукивал дождик.
И вдруг вся комната осветилась. Миронов даже спрыгнул на пол и подбежал к окну. За калиткой, на бугре, снова сиял полным светом большой круглый фонарь.
Окно стало будто узорчатым — на нем заблестели ровные дождевые струйки.
— Наконец-то собрались поставить новый фонарь, — сказала из другой комнаты Горчица. — Только надолго ли? Того и гляди, опять разобьют его наши гражданские…
«Теперь уж не разобьют», — подумал Миронов и завернулся в одеяло.
ЧАСОВОЙ
Глава I
ВОРОТА
В
Госпиталь охраняли бойцы. Пришел приказ — бойцов заменить. И меня перевели в новую караульную команду.
С седьмого хирургического туда назначили еще одну медсестру — Галину Андрееву.
Галина высокая, на румяном лице черные кружки очков. Она мне всегда в работе помогала. Смышленая девушка: до войны уже училась в университете. Я про себя ее так и называла: «студентка».
Мы с Галиной знали белую прохладную перевязочную, высокие палаты, тесно заставленные койками, пушистые дорожки, растянувшиеся по паркету коридоров, чтобы заглушать шаги. На мраморной лестнице, всегда закутанной сумерками, нам была знакома каждая ступенька.
Но мы не знали, что там, в самом низу нашего огромного здания, есть небольшая комната, окошко с железными прутьями, — караульное помещение.
И вот мы перешагнули ее порог.
Пахнет шинелями и еще чем-то,- верно, маслом, которым смазывают винтовки.
За перегородкой стоят топчаны подряд, как койки в палате. У стены пирамида с винтовками.
За столом у окна сидит старший лейтенант Голубков. Мы его давно знаем. После тяжелого ранения под Лугой он в нашем госпитале полгода лежал. Едва-едва выходили… А как поправился, его к нам начальником вооруженной охраны назначили.
Перед старшим лейтенантом Голубковым книжка на столе: «Устав караульной службы». Он будет ее читать, когда мы все соберемся.
Окно в комнате открыто, и железные прутья решетки не мешают видеть панель, ровную, согретую солнцем, нежные травинки, пробивающиеся между выпуклыми камнями мостовой, быстрые темные волны Невы. Как давно я не была на улице! А ведь еще не прошло лето…
Нет, не плохо мне будет стоять с винтовкой на главном подъезде нашего госпиталя. Солнце согреет меня, будет обдувать ветер с Невы.
Свежий ветер, свежий ветер, как я стосковалась по тебе! А вот и ты! Ворвался через окно в караульное помещение и перевернул страницы книжки…
И устав мне понравился. «Часовой — это вооруженный красноармеец, выполняющий боевую задачу…» Сразу представились окопы и фигура часового среди колючей проволоки, среди кустов. Часовой на переднем крае.
Но охранять госпиталь в городе-фронте — ведь это тоже боевое задание.
На посту я подчиняюсь только своему караульному начальнику и разводящему. Но меня должен слушаться каждый. И личность моя неприкосновенная.