Повести
Шрифт:
— Верно, верно. Рассказывал. Просто я еще раз про это услышать хотел.
Они уже подошли к маленькому автомобилю «виллис», на котором приехали в санаторий. Шофер-солдат, поджидавший Потапова возле машины, уселся за руль.
— Ну, прощевай, Виктор. Мне пора. — Потапов протянул мальчугану руку. — А завтра утром встречай здесь эту машину. Я тебе сюрприз приготовил.
— Какой сюрприз, Владимир Иванович?
— По матери-то небось соскучился?
— Немножко соскучился, — стыдливо проговорил
— Вот на этой машине завтра утром к тебе ее и привезут. Повидаешься. Я еще в госпиталь собирался ее доставить, да побоялся. Не хотел ее зря волновать. А теперь ты герой. Если сам не скажешь, она и знать не будет, что тебя пуля задела.
— Спасибо, Владимир Иванович! Вы только ей не говорите, что я второго мая опять туда собираюсь.
— Ни в коем случае! Это, брат, наша тайна, — сказал Потапов без тени улыбки. Закинув ногу, он уселся в машину, помахал рукой. — Ну, отдыхай пока. Будет время, я еще к тебе загляну.
— До свидания, Владимир Иванович!
«Виллис» тронулся с места и покатил к покосившимся воротам. А Виктор еще долго стоял, провожая его взглядом, пока не осела пыль, поднятая скрывшимся за поворотом автомобилем.
До вечера Виктор Пятеркин перезнакомился со многими солдатами и офицерами, отдыхавшими во фронтовом санатории. Поборов застенчивость, он даже сам заговорил с девочкой, которую звали Таней. Поначалу он стеснялся к ней подойти и всякий раз опускал глаза, когда она на него смотрела. Но его все больше и больше привлекала кобура, которую Таня носила на широком военном поясе. На вид Тане было не больше пятнадцати-шестнадцати лет, на ней было обыкновенное платье, и этот пистолет на широком поясе никак не вязался с ее сугубо гражданским видом.
От лейтенанта Пархоменко, забавного и веселого человека, Виктор узнал, что Таня партизанка, с простреленным легким была доставлена самолетом на Большую землю, а теперь окончательно поправилась и скоро вновь улетит к партизанам. Григорий — так звали лейтенанта Пархоменко — первым познакомился с Виктором. Был он невысок, широкоплеч, улыбка, казалось, никогда не сходила с его лица. Подойдя к Виктору, он молча показал ему пятак на своей заскорузлой ладони, потом положил пятак себе в рот, за щеку, а вытащил его из-за уха.
И только после этого проговорил:
— Ловкость рук — и никакого мошенства!
Виктор недоверчиво посмотрел в его карие, с лукавинкой, глаза, улыбнулся и спросил:
— А еще раз можете?
— Добре. Только сперва пятак отдай.
— Он же у вас в руке! — удивленно проговорил паренек.
— Где? — лейтенант разжал руку. На его шершавой ладони ничего не было. — Ты, хлопец, на меня не кивай. Пятачок у тебя в кармане лежит. — С этими словами он полез к Виктору в карман куртки и вытащил все тот же пятак.
—
— Очень просто. Будешь со мной дружить, я тебя еще и не таким фокусам научу.
Виктор последовал за лейтенантом Пархоменко в парк. Назвавшись разведчиком, лейтенант рассказал Виктору, как не раз брал в плен «языка». Причем все немцы, которых приходилось ему доставлять в свой штаб из-за линии фронта, были почему-то тяжелыми и толстыми, и у каждого почему-то подкашивались ноги от страха. По словам лейтенанта Пархоменко, выходило, что взять «языка» — дело плевое, а вот дотащить его на себе до расположения наших войск — самая трудная задача.
Рисуя мельчайшие детали своих походов за «языком», лейтенант Пархоменко красочно жестикулировал, на лице его появлялась гримаса страха, закатывались глаза, когда он копировал захваченных им немцев. Причем раньше чем начать какую-либо новую историю, лейтенант Пархоменко расспрашивал Виктора о его боевых делах. Поначалу паренек отмалчивался. Но однажды лейтенант сказал:
— Ты небось и немца-то живого не видел.
Виктор насупился и проговорил:
— Видел. И не одного.
— Небось пленных?
— И вовсе не пленных.
— Где ж ты их видел?
— На той стороне.
— Ишь ты! Партизанил, что ли?
— И вовсе не партизанил, а был связным у секретаря подпольного обкома.
— Вона куда махнул. Кто же тебе такое дело доверил?
— Моя школьная учительница. Она его задания выполняла. А я эти задания ей передавал и опять же ему докладывал.
— Молодец, и на том спасибо. Только я думал, раз тут находишься, значит, в бою побывал.
Виктору очень хотелось рассказать лейтенанту, как он ходил с Дубровским за линию фронта, как выполнял ответственное задание командования, как, наконец, доставил сведения о противнике. Но, помня, что никому не имеет права говорить об этом, он сдержался и робко ответил:
— Не. Я в бою не был. А сюда меня отдохнуть привезли на несколько дней.
Чувствуя, что паренька не так легко вызвать на откровенность, лейтенант Пархоменко решил схитрить.
— А я прошлой осенью в такой переплет попал, что еле ноги унес. Немцы нас в селе Малоивановка окружили...
— Где, где? — перебил Виктор.
— В Малоивановке. Это неподалеку от Алчевска, раньше он Ворошиловском назывался.
Виктор насторожился.
— Так вот, — продолжал Пархоменко, — окружили нас немцы в этом селе. Жаркий бой разгорелся. Нас всего рота, а их не меньше двух батальонов. И решили мы биться до последнего, в плен не сдаваться. А у них минометы, садят по селу из всех калибров. Половина хат горит, а мы все отстреливаемся, немцев не подпускаем.