Повести
Шрифт:
Мирно паслись овцы и коровы, а Чимиты нет, наверно ушла затопить очаг в его чуме… «Как узнаёт мой приход? Ворожит, наверно, богиня Бугады ей подсказывает, когда нужно растопить очаг. Тунгусского шамана надо привезти, он живо выгонит злого духа из ее тела… Старый эмчи — забавный дедка: никого не признает, ни лам, ни шаманов… Ругает их обманщиками, обжорами, ленивыми тарбаганами, похотливыми бабниками… Рассудок у него на ущербе, однако, — по таежной привычке вслух рассуждает Оська. — Сейчас зайду в чум, застану Чимиту.
Оська оставил понягу и ружье на тропе, тихонько подошел к двери, приоткрыл и обмер: возле очага лежала Чимита.
— Чимита, что с тобой?!
Девушка застонала.
Оська вскочил в чум, бережно перенес ее на постель.
— Чимита, Чимита! Не давайся злым духам! Я сейчас притащу эмчи-бабая.
Он ворвался в хибарку эмчи, закричал с порога:
— Бабай, злой дух душит Чимиту! Иди скорей!
— Не могу, сынок, ноги отказали… Припадок у нее однако… Пройдет… Где она лежит-то?
— У меня в чуме.
— Иди, уложи ее… э-э-э… на постель. Расстегни ворот, чтоб легче дышала… Э-э-э, пройдет.
В три оленьих прыжка Оська оказался в чуме, наклонился над Чимитой и остановился в нерешительности. Притронулся грубыми пальцами к круглым серебряным пуговицам, отдернул руку. Потом решительно расстегнул все пуговки, распахнул ворот у шубы, у халата и замер: изумленно глядел на голое девичье тело.
— О Мани! Каких дочерей ты даешь мужикам! — словно молитву прошептал Оська. — Недаром злой дух вселился в такое тело… Он тоже не дурак.
Чимита словно спала, только лицо ее было искажено болью, по телу пробегала дрожь.
— Ох, беспутный Оська, девку заморозил, — выругал себя тунгус, быстро разжег очаг. В полутемном чуме стало светлей и уютней. Не оттого ли, что в нем появилась женщина?
Оська взял деревянное ведро, побежал за водой, зачерпнул из ключа, и скорее обратно. «Очухается Чимита, может, и поговорит со мной».
Уже с порога заметил пустую постель.
— Ушла ведь, а… Устыдилась… Грудь ей мужик оголил, — с досадой пожаловался он угрюмому чуму.
Оськин чум сразу вроде сморщился, почернел, стал холодным и неуютным.
Вечером Оська зашел к соседу.
— Бабай, смотри, каким промыслом одарили меня духи — хозяева Баян-Ула.
Старик бережно взял дорогой мех чернобурки, долго качал головой, причмокивая. Нюхал, подносил мех к подслеповатым глазам, прижимал к дряблым щекам.
У очага сидела Чимита и шила рукавицы из мягкой, выделанной, задымленной овечьей шкуры.
«Шкуру-то выдымила, добро, — рукавицы мокра не будут бояться… Мужичьи рукавицы-то, кому же шьешь?.. Эмчи-бабаю? Зачем они ему?»
— Э-э-э, много денег даст купец. Э-э-э, забогатеешь, Оська… Муки купишь, соли, свинцу, пороху… Чай, сахар… На рубаху тоже надо, — пересчитывал старый эмчи, чего надобно охотнику. — Однако, ты, Оська,
— Спасибо, бабай, за пожелание. Где же бабу-то взять?
Старик то ли не расслышал, то ли пропустил мимо ушей.
— Белок-то, поди, куля два наберется… Э-э, тебе надо взять у нас быка… Был бы конь, тот быстрее на ногу. Да ничего, тихий воз на горе будет. Возьми, возьми, сынок, быка.
— Спасибо, бабай, быка, однако, не возьму.
— Пошто?! — тревожно поднял на него старик белесые глаза.
Оська краешком глаза заметил, как Чимита перестала шить.
— Пойду искать Ленина.
— А он кто такой?
— Миколку-царя прогнал, теперь на его скамейке сидит. Антон-то, дружок мой, шибко знает его… Вместе воевали против Миколки. Антоха-то в каменный Миколкин чум стрелял. Окошки разбил, дверь вышиб, зашел в чум и Миколку поборол.
— Зачем тебе Ленин нужен? Он с тобой и баить не будет.
— Будет со мной баить. Антоха сказал, что все идут к Ленину, и он со всеми баит, помогает беднякам. Антоха врать не станет…
— Не знаю, сынок… — старик махнул рукой. — А ты, Оська, чего беднишься-то? Чего еще надо охотнику?
— Хороший сосед у Оськи, богата тайга Баян-Ула, ко нет соболя. Соболь нужен. Без соболя тайга не тайга и охота не охота. Здесь есть добрый эмчи-бабай, заботливая Чимита, но нет соболя.
— А Ленин-то откуда возьмет тебе собольков?
— Ты же сам, эмчи-бабай, сказал, почему, мол, я не принес в поняге живых соболей? Буду просить Ленина, пусть разрешит поймать живых соболей у Малютки-Марикан и выпустить в Баян-Уле… Приплод дадут, уживутся здесь.
— Уживутся, это уж точно. Корма здесь в избытке. Чего соболю не жить!
Чимита отложила шитье, надела шубу и вышла из дома.
«Дает знать, чтоб я уходил», — подумал Оська.
— Ждет теленочка от своей любимицы-коровы, — сообщил старик.
— А-а… Я подумал… Она меня… Значит, молоко свежее пить будем?
— Молочка-то бурхан послал, попьем. Мне радостно, сынок, что Чимита перестала чуждаться тебя. Замечаю, когда ты подолгу пропадаешь на охоте, она начинает беспокоиться. Это хорошо, слава пресветлому бурхану.
В избу вошла Чимита с новорожденным теленком.
— Смотри, бабай, какая у нас девочка! — показала свою ношу и весело рассмеялась.
Оська первый раз услышал ее смех и впервые увидел ее счастливой. Раскрасневшаяся, возбужденная Чимита была очень хороша.
— Э-э, сынок, добрая примета! В пути тебе обязательно улыбнется счастье.
— Спасибо, бабай, я пойду собираться.
— Сиди, баить будем, не спеши.
Чимита взяла новенькие рукавицы и протянула их Оське.
— Возьми, твои-то совсем прохудились, пальцы растеряешь по тайге.