Повитель
Шрифт:
Выйдя из дома, Петр тщательно запер за собой калитку и затаил дыхание, точно все еще надеясь услышать, не плачет ли в сенях Настя. Но скрипуче плакала только под напором ветра старая высохшая береза на Настином огороде.
Шагая к тракторному вагончику, Петр всю дорогу усмехался, не замечая, однако, этого. Настя будет думать, что ударил он ее за Тушкова, за то, что обнималась с ним. Она не поймет, и никто не понял бы, за что он ударил ее.
4
В
Евдокия и Поленька, обе заметно похудевшие, бесшумно ходили по тесной комнатушке. Поленька беспрерывно наглухо задергивала ситцевые занавески на окнах, точно боялась, что кто-то увидит их с матерью с улицы. Но Евдокия каждый раз открывала, чтобы в комнату хлынуло как можно больше света.
— Что ты, что ты, мама, закрой… Мне стыдно теперь при свете… будто и в самом деле я… будто мы…
— Дурочка ты… — ласково говорила мать, привлекая к себе Поленьку. — Зачем же так переживать? Никто ведь на нас не думает. Так мне и председатель сказал, когда я была в конторе… А ведомости бородинские в район послали, чтоб выяснить…
— А чего же ты похудела тогда за эти дни? — спрашивала Поленька.
— Я такая же, как была…
Помолчав, Поленька опять вздыхала и шептала сквозь слезы:
— Правильно ты говорила мне, мама. Обманулось мое сердце. Ненавидят они нас лютой злобой…
— Не они, Поленька, а он, отец его, — мягко говорила Евдокия.
— Если в только отец! — голос Поленьки захлебывался. — Ведь он бросил мне в лицо: купить, мол, можно… Значит, он… он верит… что мы можем такое… сделать!..
И Поленька тяжело вздыхала, вытирала платком мокрые глаза и щеки.
На другой день после случайной встречи с Петром на берегу озера утром кто-то сильно застучал дверью в сенцах. Может быть, не так уж и сильно, как показалось вконец измученной своими думами Поленьке. Она испуганно взглянула на мать.
— Зачем же закрылась-то? — спокойно промолвила Евдокия. — Открой.
Поленька, прижав руку к сердцу, пошла открывать. Через порог, нагнувшись в дверях, шагнул Ракитин.
— Здравствуйте, — проговорил он.
— Здравствуй. Проходи, Тихон, — ответила Евдокия.
Ракитин сел к столу.
— Сегодня с рассвета на ногах, продрог. Погрейте-ка чашкой чая. Ветер с ног бьет, прямо беда. Как бы не лег снег на сухую землю. Не жди тогда урожая на будущий год.
Евдокия молча налила стакан чая, поставила на стол хлеб и сахар.
— Чего это вы обе такие… неразговорчивые? — опять промолвил Ракитин. — Случилось что нибудь?
Ответа он не услышал.
Тихон отставил недопитый стакан чая, нахмурился.
— Я же сказал тебе, Евдокия Спиридоновна, чтоб ты даже…
— Да знаю, Тихон… И понимаю… Спасибо тебе за… все. А все-таки, сам подумай, каково нам… От Поленьки вон одна тень осталась Клевета как сажа: не обожжет, так замарает… — Евдокия
Голос Евдокии звучал сухо и жестко. Она подошла к окну, которое Поленька снова плотно задернула ситцевой занавеской, и, сдвинув ее в сторону, долго смотрела на улицу.
— Но не дождется! — обернулась она наконец к Ракитину. — А тебе еще раз спасибо…
— Да ну тебя, — недовольно отмахнулся Тихон. — Что ты в самом деле? За что?
— За то, что пришел вот сейчас к нам… За то, что слышала я, с Петром ты…
— Петра мы не отдадим Бородину, — просто сказал Тихон. — Выправим парня.
— Анисью еще бы… Ох, тяжело бабе! Хоть под старость дать бы вздохнуть ей…
— Тут посложнее, Евдокия Спиридоновна. Не будешь же разводить их… Тут твоя помощь потребуется, может быть…
Молчавшая до сих пор Поленька вдруг быстро заговорила, подступая к Ракитину:
— Да кто же записал в ведомости, что мы десять мешков пшеницы на просушку брали? Ведь я сама смотрела в ведомость, там стояло шесть. Где справедливость? Где?
— Ты подожди-ка, Поленька. Давай разберемся по порядку. Значит, ты сама видела, что… Ого, еще гость идет!..
В сенях снова кто-то стучал. Дверь открылась — и в комнату вошел Петр. Поленька отскочила в самый дальний угол.
Евдокия тревожно посмотрела на дочь, потом на Бородина. А он, не ожидавший увидеть здесь Ракитина, растерянно топтался у порога, забыв даже поздороваться.
— Ну что ж, проходи к столу, — сказал ему председатель.
— Нет, я лучше потом… Я думал…
Он уже было повернулся к двери, но в это мгновение заметил, что Евдокия встревожена, у Поленьки заплаканы глаза, и остановился, невольно спросил у Ракитина:
— Вы что же тут… делаете?
— А тебе зачем это знать? — насторожился Тихон.
— Вижу, разговор у вас неприятный вроде идет… — промолвил Петр, опустился на стул возле двери, снял шапку, облокотился на колени и стал смотреть в пол. — Допрос снимаете, что ли? Ну, ну, я послушаю…
Ракитин посмотрел на Евдокию, потом на Поленьку, прижал палец к губам, прося их молчать.
— Допрос, не допрос, а… Четыре мешка пшеницы надо найти. Воров, как ты знаешь, судить положено…
Тяжело и медленно выпрямился Петр, посмотрел на Тихона сразу остекленевшими глазами.
Потом быстро вскочил со стула, шатул вперед и прохрипел:
— Кого это вы судить собираетесь? Кого судить собираетесь, спрашиваю? С кого допрос снимаете?! Вы в другом месте воров поищите, в сусеках отца моего пошарьте, там много наворованного гниет… Вы у Бутылкина, у Тушкова проверьте… Вы что же это, а? Что?! Что, я спрашиваю?!