Повитель
Шрифт:
Он тяжело опустился на табуретку, бросил плеть и попросил:
— Да растолкуй мне — что ты за человек?!
Анна, видимо, не поняла, чего он хочет. Взялась за дверную скобку и толкнула плечом дверь…
В тот же вечер Андрей Веселов, прихрамывая, расхаживал по Дуняшкиной избушке.
— В общем, досыта я погулял по России, — говорил он. — Думал — не увижу ли ту землю, про которую Федька Семенов рассказывал… Ну да ладно… Как жила-то? Перестань, чего же теперь плакать?
Полчаса назад увидев входящего в избушку Андрея, Дуняшка
— Я не плачу, Андрюша… Это от радости. Ну, рассказывай, рассказывай.
— Да что — все равно не перескажешь всего.
— Ну хоть немножко. Самое главное.
Андрей приостановился, ласково глянул на Дуняшку. Потом усмехнулся:
— Кто его знает, что главное, что неглавное… Как забрали нас — месяца три обучали военному делу. Потом вместе с Тихоном Ракитиным приписали к части — и на фронт. Суток двадцать тряслись в телячьих вагонах. На двадцать первые объявили — завтра утром станция выгрузки… Да не дожили многие до завтра.
Дуняшка молча, со страхом смотрела на Андрея.
— Ночью поезд сошел с рельсов. Почти половина вагонов разбилась в щепки, — объяснил он. Помолчал и продолжал: — Очнулся я и не могу понять, где нахожусь. Так же покачивается вагон, так же стучат внизу колеса. Но попробовал подняться — и… в общем, голова у меня была пробита да сломана рука. Еще дешево oiделался. Голова зажила быстро, но рука что-то все гноилась. Возили меня из лазарета в лазарет, из города в город, хотели даже отрезать руку.
Дуняшка побледнела, а Веселов поспешно сказал:
— Ну, нет… лучше уж подохну, думаю, а руку отрезать не дам. Но все-таки отрезали бы, да, на счастье, снова перевели в другой госпиталь. А там то ли лечили лучше, то ли врачи меньше ковырялись в ране — рука быстро стала заживать. Через месяц выписали, а через два — уже в окопе лежал, рядом с Ракитиным.
— С Тихоном! — невольно вырвалось у Дуняшки.
— С ним, — кивнул Андрей. — Тоже удивился я. «Ну и чудеса, — говорю, — ведь сколь мыкался с рукой по разным городам — и опять мы вместе с тобой». А он отвечает: «Тут чудес много. К примеру, Федька Семенов тут где-то. Тот ссыльный, что у нас жил…»
Вообще Тихон сердитый был все время. Почему, думаю, он такой? Рассказал я ему о своих мытарствах. Он послушал-послушал и отрезал: «Зря тебя вылечили. Все равно тут добьют. — И усмехнулся: — А ты не нашел землю ту… сказочную?»
Веселов устало опустился на табуретку возле Дуняшки.
— Ну а потом разное было… Я все думал: встречу Федьку Семенова — спрошу, где эта самая страна. Да не успел. Встреча наша, понимаешь, была короткая. Увидел я его ночью. Сижу в мокром окопе, слышу — хлюпает какой-то человек ко мне. Увидал меня и быстро юркнул обратно. «Семенов, — кричу, — Федька. Не узнал, что ли?»
Тогда он подбежал ко мне, схватил за плечи и встряхнул: «Тише, Андрей! Понимаешь, не шуми…» — «Да что ты? — спрашиваю. — Прячешься здесь от нашего Гордея, что ли? Все равно Гордей далеко…»
Вместо ответа Семенов прижал меня к стене, в тень, и сам прижался.
Посидели
Поднялись мы. Только-только я хотел спросить у него, где, мол, все же та страна, о которой ты рассказывал нам в Локтях, а в это время и рвануло неподалеку… Раз, другой… Упали мы на дно окопа. Сначала снаряды рвались саженях в двадцати. Потом все ближе и ближе. Слышу, по спине заколотили комья земли. И вдруг враз все стихло: ни звука, ни голоса. Только чую — сверху надо мной словно кто поставил большую воронку, потому что комья земли ударяли теперь в одно место: в ногу, чуть повыше колена…
Андрей замолчал. И проговорил совсем другим голосом:
— Ну вот и все. Остальное — не помню. Правда, еще голос Семенова услышал как из-под земли. «Не уберегся все-таки, Андрей. Санитар! Санитар!» Потом сплошная ночь, густая, без луны, без звезд…
Дуняшка молча уткнулась горячей головой в грудь Андрею. Он поглаживал рукой ее вздрагивающее остренькое плечо, обтянутое тоненькой, насквозь простиранной кофточкой.
— Еще слава богу, что пришел… — воскликнула она. — Господи, какая же я счастливая!..
Андрей задумался, глядя в окно.
— Вот так и дослужился, — тихо проговорил он. — Когда из госпиталя домой пробирался, в городе Петербурге чуть не две недели сидел. Город, знаешь, такой, что.. Может, самый большой город в мире. Поездов нет и нет. Вышел как-то на улицу — народ с заводов толпами валит, с красными знаменами. Солдат в городе полно. Увидели эти знамена и к ним с криком: «Ура! Долой войну!» Потом песню запели какую-то. И полиция ничего, не видит будто. Потом высказываться многие от рабочих и солдат начали. Слушаю — против царя говорят…
— Неужели против царя?! Что же это будет? — испуганно спросила Дуняшка.
— Не знаю я, Дуняша. А что-то будет, ей-богу. — Помолчал и сказал то, что слышал в армии от агитаторов: — Должно, царя все-таки свергнут… Ну, то есть с престола сбросят.
— Что ты говоришь-то, Андрей! — вскрикнула Дуняшка. — Ведь тогда… Господи, еще услышит кто! — И она бросилась запирать дверь.
— А что? Если все сразу поднимутся, то оно, может, и хорошо будет, — проговорил Андрей, не то отвечая Дуняшке, не то рассуждая сам с собой. Он присел на краешек кровати. — Семенова вот нет, тот все растолковал бы нам. Может, погиб где…