Поводок для волка

Малиновская Елена Михайловна

– Я хочу услышать вашу версию событий, – спокойно ответил Норберг.

– Ну что же, извольте. – Гортензия опять вперилась немигающим взором в Фелана, словно адресуя свой рассказ именно ему. Отчеканила: – Ваш отец влюбился в другую женщину. Изабелла, которая к тому моменту носила под сердцем его сына, не смогла смириться со второй ролью. И убила

соперницу сразу же после того, как она произвела на свет вас. После чего кара постигла уже ее.

И опять Фелан ни жестом, ни звуком не выдал своего отношения к услышанному. Он, будто окаменев, стоял за креслом своего брата.

– И это, вне всякого сомнения, характеризует моего отца отнюдь не с лучшей стороны, – бесстрастно проговорил Норберг, лениво постукивая пальцами по столу. – Но теперь я возглавляю клан. Признаюсь честно, я не совсем понимаю, к чему все эти отсылки к прошлому. Было – и было. Изабелла мертва, как и моя мать. А Алисандр больше не возглавляет стаю.

Виера Гортензия опять провела рукой по прическе. Но теперь ее ладонь едва заметно дрожала из-за затаенного волнения.

– И все-таки моя стая вправе потребовать компенсации, – сказала она.

Норберг в последний раз ударил перед собой пальцами. Затем убрал руку со стола и резко подался вперед.

– На каких условиях? – отрывисто спросил он.

Виера Гортензия, однако, не торопилась отвечать. Вместо этого она встала. Тотчас же предупредительный молчаливый слуга бесшумно материализовался за ее спиной и отодвинул кресло. А вот Норберг вставать не стал, хотя это шло вразрез с требованиями этикета. Он предпочел наблюдать за действиями своей собеседницы сидя.

Впрочем, спутник Гортензии тоже не стал покидать своего места. Лишь его веки слегка дрогнули, доказывая тем самым, что он не спит.

Гортензия, шелестя пышной юбкой, неторопливо прошлась по гулкому просторному помещению. Остановилась напротив большого – в человеческий рост – окна, за которым вдалеке змеились ночные улицы Гроштера, освещенные сотнями огней. Нервно

сцепила за спиной руки.

В комнате после этого повисла напряженная тишина. Та самая, которая невыносимо давит на уши, вынуждая разорвать ее криком, отчаянным стоном, мольбой, просьбой – словом, чем угодно, лишь бы прервать эту пытку молчанием.

Впервые на лице Фелана отразились хоть какие-то чувства. Он переступил с ноги на ногу и еще крепче прижал к груди скрещенные руки. Сжал губы так сильно, что они превратились в две тонкие бескровные ниточки.

Тем не менее и спутник виеры Гортензии не остался равнодушным к затянувшейся паузе. Он приоткрыл заплывшие жиром глаза. Хмуро обвел комнату взглядом, словно проверяя, все ли в порядке. Затем опять погрузился в подобие сна.

– Виер Норберг, вы должны понимать, что мы лишь формально относимся к одному роду, – прошелестел голос Гортензии.

Она по-прежнему не оборачивалась к присутствующим. Ее тонкий стан, обтянутый черным бархатом изысканного наряда, почти терялся на фоне темного окна. Лишь отблеск луны сверкал на крупных бриллиантах серег и камнях ожерелья, поблескивающего на изящной шее.

– На самом деле наши ветви давно вражд… – На этом слове Гортензия запнулась, не осмелившись произнести слишком бескомпромиссное определение. Затем продолжила с явным усилием и более осмотрительно: – Было бы неверно утверждать, что наши семейства связывает горячая дружба.

Норберг промолчал. Он только едва заметно дернул щекой, как будто прогонял невидимого комара.

Гортензия между тем в последний раз провела тонким пальчиком по стеклу и развернулась.

Наверное, при этом свет ближайшей магической искры неудачно упал на ее лицо, подчеркнув невидимые прежде морщины. Но внезапно создалось впечатление, будто женщина чудовищно стара. Прожитый возраст отразился в ее глазах, затаился в жестких складках, пролегших от крыльев носа к уголкам рта.