Поводыри на распутье
Шрифт:
– Я слушаю, доктор Кауфман.
– Человек Моратти неплохо поработал. У нас довольно напряженная ситуация в Аравии, и я подозреваю, что будет еще сложнее.
– Я читал новости, доктор Кауфман, и совершенно с вами согласен, – кивнул Мишенька. – Они не остановятся на достигнутом. – Помолчал. – Я должен заняться этой проблемой?
– Нет. Бунт оставим Слоновски. А ты должен подумать, когда и как на меня будет совершено покушение.
– Мы должны совершить на вас покушение? – уточнил Щеглов.
– Нет. Ты должен предотвратить покушение на меня.
– Есть информация?
– Моратти понимает, что, даже
Днем ночные заведения напоминают аквариумы со спящими рыбками: антураж присутствует, пузырьки поднимаются к поверхности, заставляя подрагивать водоросли, но блеска нет. Нет жизни. Официанты вяло снуют между столиками, заказы исполняются неспешно, охранники дремлют, редкие посетители наслаждаются тишиной. Днем рестораны ночных заведений – места уединенные, покойные, наиболее подходящие для серьезных разговоров.
– Он избил вас палкой? – переспросил Петруха.
– Да, – мрачно ответил Тимоха. – Он избил нас палкой.
– С тобой же была куча канторщиков!
– Заткнись! – посоветовал старший Бобры.
Петруха покачал головой.
Тимоха на весь Анклав славился невероятной физической силой. Заслуженно славился. Мощь старшего брата потрясала воображение: он с легкостью рвал цепи и гнул ломики. Причем сила была дана ему от природы: никаких трансплантатов Тимохе не вживляли, никакими стимуляторами мышцы не накачивали. Таким уродился. На Болоте слагали легенды о здоровом как бык канторщике, передавали истории о драках, в которых он одерживал победы над превосходящими силами, и о его умении одним ударом проламывать корпус мобиля. Непобедимость Тимохи казалось такой же естественной, как ежедневный восход солнца на востоке.
И вот он рассказывает, как был избит. Одним-единственным человеком.
– В это трудно поверить, – протянул Митроха.
– Тебе! – хмыкнул Тимоха. – А каково мне? У него руки как железные, ей-ей не вру. Он меня на болевой взял, я чую, руки – мертвые.
– Протезы, что ли?
– А кто его знает? Только меня не обманешь. Я смерть чую.
Старший Бобры выпил водки и налил еще. С ним не спорили, знали, что чутья у Тимохи не меньше силы.
Петруха почесал в затылке, Митроха цокнул языком, а Николай Николаевич уставился на экран карманного коммуникатора, решил посмотреть скачанную из «балалайки» Тимохи запись драки. Ее уже изучали и обсуждали, не нашли ничего интересного: изображение смазанное, расплывчатое, даже мощным компьютером не вытянешь, но Николай Николаевич вернулся к ней. Просмотрел. Запустил снова. Вздохнул. Почесал кончик носа.
Наконец Тимоха, опрокинувший за это время еще пару стаканов, не выдержал:
– Чего нашел-то?
Николай Николаевич убрал коммуникатор в карман, взял вилку, задумчиво поковырял в тарелке и негромко произнес:
– Знаешь, брат, я думаю, что дрался ты не с человеком.
– Ну,
– А все остальное? – поинтересовалась Ника.
– А все остальное здесь начинается после десяти вечера, – рассмеялся мужчина. – Я о «Девятках» давно слышал, говорят, клуб что надо.
– Сегодня погуляем здесь?
– Если захочешь, дорогая.
Хосе потянулся и поцеловал обнаженное плечо молоденькой наложницы. Лика спокойно глотнула вина и покосилась на сидящего за соседним столиком Мартина. Тот сделал вид, что поглощен едой.
Работа сопровождающего предполагает общение с самыми разными людьми, и Кошелеву доводилось видеть всякое. Встречались ему и садисты, и наркоманы, любители экзотики и откровенные извращенцы. Встречались и подонки вроде Хосе. Мартин понимал, что не знает о подлинных взаимоотношениях в семье Родригес, что не может судить… но все равно судил. Пытался укрыться за маской, напоминал себе о профессиональной этике и правилах поведения с клиентами, но хватало увещеваний ненадолго. Проблема заключалась в том, что Лика Мартину нравилась. Красивая, опытная, в самом расцвете… Кошелев против воли представлял ее в своих объятиях. Скрипел зубами. Понимал, какими неприятностями грозит ему потеря контроля. Приходил в себя… а потом вновь начинал думать о Лике.
– Пойду посмотрю, что у них на втором этаже, – с улыбкой бросил Хосе и выразительно посмотрел на Нику.
– Я с тобой, – поняла намек наложница. – Лика, не скучай.
Мартин вздохнул.
Лика прошипела что-то невнятное и вновь потянулась к вину.
– Что будем решать, братья?
– Он же сказал, что ошибся, – несмело протянул Петруха. – Чего ему врать?
Петруха понимал, что старший Бобры ни за что на свете не произнесет столь трусливые слова, не признает, что надо отступить. А отступать надо. Николай Николаевич сказал, что даже прятки не способны двигаться с такой скоростью, как тот мужик. И не улыбается младший Бобры, не шутит, помалкивает, а это тоже показатель плохой. Сказал, что думал, и заткнулся. Вот и пришлось Петрухе озвучивать на родственном совете неприятное решение.
– Мы ему ничего не должны, он нам ничего не должен. На том и порешим.
– Нехорошо, – протянул Тимоха. – Позор на нас ляжет.
Средний брат понимал, что старший не мог этого не сказать, а потому высказал заранее заготовленные аргументы:
– Да перед кем он нас опозорил? Кто видел?
Петруха хотел еще выразиться в том смысле, что нам и сильнее на ноги наступали, но прикусил язык. И так ситуация хреновая, зачем вспоминать всякие мерзости?
– А мозаичнику скажем, что разобрались с мужиком типа по понятиям, – поддержал речь Николай Николаевич. – И закроем тему.
– В общем, отмажемся.
Старший тяжело вздохнул:
– Все согласны?
– Согласен, – буркнул Петруха.
– Согласен, – буркнул Николай Николаевич.
Тимоха почесал в затылке, выждал пару мгновений и вдруг сообразил, что не хватает еще одного родственного отклика. Поглощенные проблемами Бобры упустили из виду, что четвертый брат исчез из-за столика.
– Митроха где?
– За коктейлем пошел, – припомнил Николай Николаевич.
– А чего ему самому бегать?
– Захотелось.