Поворот
Шрифт:
— Очень! — сказал я. — Спасибо!
Попрощался и вышел из кабинета.
В другой комнате все еще были М. Басова и ее бабушка.
— До свиданья, — сказал я, проходя мимо них.
— Куда же вы, Сенечка? — спросила бабушка.
— Домой, — сказал я. — Войны не будет. — И я вышел в переднюю.
— Какой войны? — крикнула мне вдогонку Маша.
— Троянской, — сказал я и вышел на лестницу.
Я спустился во двор.
В подворотне торчал Хлястик, Фуфлин дружок. Жутко противный тип. Пристает ко всем на Моховой.
— Все к Машеньке ходишь? — спросил
— Все к Машеньке хожу, — сказал я и съездил его по уху.
— Ты что?! — заорал он.
— Кон-крет-ная си-ту-ация! — сказал я и съездил его по другому уху.
— Ты чего?! — заверещал он.
— Отрицательная эм-моция, — сказал я, влепил ему по третьему и пошел домой.
Дома никого не было. На столе лежала записка: «Сенечка! Оля ушла к подружке. Миша гуляет с собакой. А я пошла на вокзал встречать, вот радость-то, Полю! Получили телеграмму, что приезжает. Папа опять будет поздно. Ты покушай. Гречневая каша у меня на кровати под подушкой, завернута в газету. Мама».
Чудная она, мама: все думает, что я маленький. Но то, что тетка Поля приезжает, — здорово! С ней не соскучишься! Она толстая, веселая, шумная и очень деловая. Редко она к нам приезжает, но это всегда целое событие. Опять мы с ней будем носиться по городу как угорелые. Завтра ведь она меня наверняка потащит по городу. Зайду-ка я к дяде Саше.
Он сидел за столом, чинил транзисторный приемник и тихонько напевал чего-то себе под нос.
— Дядя Саша, — быстро заговорил я, — у меня к вам две просьбы. Во-первых, тетка Поля приезжает и мне ее завтра по Ленинграду таскать. У вас есть какие-нибудь книжки про Ленинград?
— Похвально, — сказал он, — хотя и поздновато. — Он подошел к одной из полок и снял оттуда несколько альбомов и около десятка разных книг. — Держи.
Ну и ну! Я аж согнулся от тяжести. Как это я все за вечер прочту?
— Так. А вторая просьба? — спросил он.
— У вас есть рубля три? — выпалил я. — Понимаете: дома никого нет…
Он внимательно посмотрел на меня.
— Тебе лично? — спросил он.
Я кивнул.
Он достал три рубля и сунул мне в карман куртки — руки-то у меня были заняты.
— Спасибо, — сказал я. — Я вам потом расскажу.
— Не обязательно, — сказал он. — Впрочем, твое дело.
Я потащил охапку книг к себе и подумал: хорошо, когда тебе доверяет такой человек. Значит, не такой уж ты, Сенька… а?
Я свалил все книги на свой диванчик и начал их рассматривать. Чего только тут не было! Альбомы нынешние и старинные, с рисунками-гравюрами и с фотографиями. Путеводители разные, некоторые даже до революции были написаны.
Голова у меня пошла кругом, и я понял, что мне это все не то что за два часа, а и за всю жизнь не изучить. Выбрал одну не очень толстую книжку «Путеводитель для туристов» и отложил ее, а остальные засунул под подушку. Посмотрел на будильник: было уже половина
Конечно, не очень красиво будет, если я уйду и придет мама с теткой Полей. Но я ничего с собой поделать не мог. Я написал записку маме, что приду в 20.00 или в 20.30 и чтобы она не беспокоилась и поцеловала за меня тетку Полю, а у меня — дела.
Я надел чистую рубашку, куртку с молнией и пошел в кафе «Гном», на Литейный. Интересно, придут попугайчики-неразлучники или нет? Правда, о них я меньше всего думал.
К этому «Гному» я успел без пяти семь. Но не пошел сразу туда, а остановился на другой стороне Литейного и стал смотреть. Попугайчиков не было. Зато появилась М. Басова и приволокла с собой Герасима. Зачем? Посмеяться надо мной, что ли? Я взял и ушел, но, уходя, не выдержал и оглянулся. Машка озиралась по сторонам, а Герка ей что-то доказывал.
Ну и доказывай. Подумаешь, «ин-те-ллектуальная личность». А у нее пусть хоть совсем голова отвинтится и покатится по Литейному. Я даже не обернусь. Хоть бы Татьяну встретить, что ли?
Конечно, не встретил ее, а встретил у самых ворот батю.
— Опять дежурить? — спросил я.
— Не знаю, Сень, может, и придется, — сказал он виновато. — Полина Михайловна приехала, знаешь?
— Знаю. Батя, а ты какие-нибудь стихи помнишь?
— Чего, чего? — удивился он.
— Стихи, говорю, знаешь?
Он взял меня за плечо, посмотрел в глаза и спросил:
— Ты чего, Сень?
— Да ничего, — сказал я, — ты меня за плечо не держи.
Он удивился еще больше, но руку с моего плеча снял.
— Знал когда-то немножко, — неуверенно сказал он, — вот это: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…» И вот это еще: «Ты жива еще, моя старушка…»
— Ладно, — сказал я, — ты приходи пораньше.
— Постараюсь, Сень — оказал он. — А насчет стихов… не до них мне, Сеня. — Махнул рукой и пошел.
А дома было весело. За столом сидели мама, тетка Поля, Мишка и Ольга. Около стола сидел Повидло — облизывался и подлизывался. На столе — куча всякой вкусной тети-Полиной стряпни и чай. Все сидят довольные, смеются и перекрикивают друг друга.
Ну, конечно, тетка Поля накинулась на меня, как ястреб. Я чуть не задохнулся от ее поцелуев и совсем уж одурел от разных вопросов. Отвечать на них мне, правда, почти не пришлось — только я рот открою, чтобы ответить, она уже новый вопрос задает. Ну, это, пожалуй, и лучше. Я немножко развеселился и спросил:
— А как дядя Петя?
Тетка Поля пригорюнилась чуть-чуть.
— А что дядя Петя? — сказала она. — Чего ему сдеется? Шкандыбает. — Она вдруг рассердилась. — Настырный такой, неугомон, все-то ему надо, до всего-то дело. То в колхоз шкандыбает порядки наводить — без него не наведут, как же! То в газету пером скрипит. То, гли-ко, чего надумал — морскому делу ребятишек учить, а у нас моря-то и в глаза не видывали. И ходить, и бродить. Ни днем ни ночью от него, окаянного, покоя нет…
Сердилась тетка Поля, а глаза хитрые, веселые. И ничего она не сердится, а наоборот — рада, что ее безногий дядя Петя и туда и сюда «шкандыбает».