Повседневная жизнь Дюма и его героев
Шрифт:
Напуганная этой яростью, Ида повиновалась; Дюма выбросил на улицу на дождь и ветер костюм Роже и готовился вышвырнуть его самого, как вдруг передумал.
— В такую погоду и собаку не выгонишь! Ну ладно, оставайтесь здесь! — сказал он, бросив Роже в кресло. — Ах, черт возьми, мне надо до утра закончить три «фельетона». Оставьте меня в покое, я буду работать. Ида, ты можешь спать. Ну а вами, мой мнимый друг Роже, я займусь потом.
И Дюма, голый, присел поближе к огню; от гнева у него на лице выступил обильный пот, и на миг он забыл об одежде.
Дюма оделся лишь тогда, когда огонь в камине потух; он дрожал от холода, но убедился, что дров больше не осталось. После этого Дюма снова принялся писать строчку за строчкой,
Ида, задремавшая в теплой постели, проснулась.
— Александр, у тебя совсем жалости нет? — спросила она. — Посмотри на господина де Бовуара, он же простудится.
— Вот как! — воскликнул Дюма, подняв глаза от рукописи. — Верно. Вы лязгаете зубами, Роже, а посему живо ложитесь в постель.
— Это моя постель, — возразила Ида. — Не мешало бы и меня спросить.
— Ты хочешь разыгрывать недотрогу? Нет-нет, я никогда не предназначал тебя на эту роль. Ладно, вы можете заниматься, чем хотите, а я буду спать.
С этими словами он разделся, задул свечи и лег под одеяло.
В темноте было слышно, как стучит зубами Роже.
— Ида, ты ведь знаешь, что этот Роже джентльмен. Он не тот мужчина, кто может без приглашения лечь в постель к даме. Он — не дикарь вроде меня. Будь с ним подобрее. Он в самом деле может умереть от воспаления легких. Ты должна быть милосердна к нему; я уверен, что втайне он тебя очень любит, но слишком робок, чтобы тебе это доказать.
— Идите в постель, — приказала Ида Роже. — Не будем давать ему повода и дальше упражняться в остроумии.
— Благодарю, Ида, — пробормотал Роже и, поскольку Дюма не уступал ему места, лег с другого бока.
— Вот разумное поведение, Роже, — сказал Дюма. — Доброй ночи честной компании.
Через минуту его грудь вздымалась от мощного храпа, напоминающего бурю в лесу.
На рассвете Дюма проснулся. Он встряхнул Роже, который открыл глаза.
— Тсс! — прошептал Дюма. — Не будем будить Иду. Друг мой, мне стыдно за приступ ревности, что совершенно меня недостойно. Я настаиваю на том, чтобы возместить вам стоимость одежды, которую выбросил в окно.
— Вы очень великодушны, Александр.
— Давайте пожмем друг другу руки, и в доказательство того, что я на вас зла не держу, я отрекаюсь от Иды. И отдаю ее вам.
— Видите ли, Дюма, я не могу принять…
— Полно, Роже, полно. Я прошу вас, я требую…
— Нет, Александр, умоляю вас…
— Вон отсюда! — заорала Ида. — Проваливайте оба. Вы оба мне противны. Я забираю вещи и уезжаю в Италию» (Гй Эндор. Король Парижа. XXV).
Ида уехала во Флоренцию и вскоре стала возлюбленной князя де Виллафранка, влюбленного в нее и не жалевшего для нее денег. Дюма не стал оформлять с ней развода (благородство? расчет?), она же постоянно и безуспешно пыталась через суд получить с него денежную компенсацию за растраченное приданое и добиться раздела имущества. В 1859 году Ида умерла после тяжелой болезни и была оплакана безутешным князем де Виллафранка и давно сдружившейся с нею Жорж Санд, которая предложила для нее следующую эпитафию: «В память о…» — и после всех имен: «… чей высокий ум и благородная душа оставили глубокий след в жизни тех, кто ее знал. Большая артистка и великодушная женщина, она ушла от нас молодой и прекрасной, обаятельной и самоотверженной». [74]
74
Моруа А. Цит. соч. С. 279.
Дюма с опозданием узнал о том, что овдовел, и особых эмоций по этому поводу не выказывал. Что делать! Он же предупреждал, что брак — насилие над художником.
После отъезда Иды женщин, которые вдохновляли писателя,
Вот и о негритюде вспомнили…
Через год после этой истории Ада Менкен умерла от острого перитонита. Вскоре после этого в театре Клюни возобновили постановку «Антони». Молодые зрители снова были в восторге.
75
Циммерман Д. Цит. соч. Т. 2. С. 277.
В романах Дюма нельзя не отметить вечные вариации на тему противопоставления нежных невинных девушек честолюбивым жестокосердным красавицам вампирического типа. Подобное противопоставление характерно для романтизма, но в чистом виде встречается у Дюма не так уж часто. Конечно, есть Коломба и г-жа д’Этамп в «Асканио», есть Минна и Сюзанна де Вальженез в «Сальваторе», есть Валентина и г-жа де Вильфор в «Графе Монте-Кристо». Да почему бы им и не быть? Однако схематичность некоторых образов не уменьшает их разнообразия в целом, к тому же в них есть множество реальных убедительных черт, взятых из жизни.
Помимо упомянутых типов, нельзя не остановиться на типе освобождающейся женщины, той, что в меру сил пытается идти по пути развития от Адели к Виолетте. Среди них Эмма д’Эскоман («Маркиза д’Эскоман»). Воспитанная в монастыре и вышедшая замуж по воле опекуна, героиня романа «принесла в замужество любовь чистую, готовую на пожертвования и полную преданности» (Ч. I, I). Она перенесла на мужа все свои девичьи грезы и мечтала жить его жизнью, как своей собственной. Но маркиз женился на ней исключительно ради приданого и относился к своей жене с поразительным равнодушием, усугубляемым его экстравагантным образом жизни. «Бедная Эмма от печали перешла к унынию, от уныния — к безнадежному отчаянию и, наконец, от отчаяния — к задумчивой и грус тной покорности судьбе своей» (Ч. I, И). Остыв к мужу, Эмма увидела его в верном свете, обрела спокойствие, перестала с благоговением относиться к супружеству. «Душа ее… запросила жизни, а для женщины нет жизни без любви» (Ч. I, IX). Тут-то ей и встретился Людовик де Фонтанье, и, позволив себе поначалу «платоническую страсть», несчастная женщина постепенно все глубже погружалась в новую любовь, пока не разразился скандал и вся история в извращенном виде не стала достоянием гласности. Последовал суд, ведь оскорбленный маркиз не стал пренебрегать возможностью присвоить состояние супруги. В сценах суда Дюма подробно и иронично описывает зрителей, привлеченных предстоящим процессом, и исподтишка предлагает читателю резонный вопрос: «А судьи кто?»