Повседневная жизнь Дюма и его героев
Шрифт:
Впрочем, как бы роскошно он ни был обставлен, дом не доставляет ни радости, ни удовольствия. И виной тому — маленькая комната, которую Монте-Кристо велел оставить в первозданном виде. Эта комната — свидетель позора, хуже: свидетель того, как отец пытался похоронить живьем своего незаконнорожденного сына. Обитая красным штофом комната впитала в себя мрачное прошлое и стала выглядеть зловеще. «Взгляните только, — говорит своим гостям Монте-Кристо, — как странно стоит эта кровать, какие мрачные, кровавые обои! А эти два портрета пастелью, потускневшие от сырости! Разве вам не кажется, что их бескровные губы и испуганные глаза говорят:
Чем не романтическое описание! Да только читатель, разумеющий ситуацию, прекрасно понимает, что ужасная комната — это фикция, и на мнимый зловещий вид ее обстановки реагируют лишь те, кто был здесь в ту роковую ночь: прокурор де Вильфор и баронесса Данглар. Остальные гости отшучиваются, и, если бы не обморок баронессы, мрачная обстановка комнаты не подействовала бы на их воображение. И все же описание жутковато…
Впрочем, дом в Отейле был лишь временным жилищем графа Монте-Кристо, выбранным им не по душевной склонности, а из трезвого расчета. Собственное жилище великого путешественника, считавшего себя рукой Провидения, находилось, как вы помните, в пещерах на его острове и вполне соответствовало восточным вкусам хозяина. Сказочный дворец в духе «Тысячи и одной ночи» состоял из двух комнат, но каких! Вот первая:
«Вся комната была обтянута алым турецким шелком, затканным золотыми цветами. В углублении стоял широкий диван, над которым было развешено арабское оружие в золотых ножнах с рукоятями, усыпанными драгоценными камнями; с потолка спускалась изящная лампа венецианского стекла, а ноги утопали по щиколотку в турецком ковре; дверь (…) закрывали занавеси, так же, как и вторую дверь, которая вела в соседнюю комнату, по-видимому, ярко освещенную».
Вторая комната оказалась столовой.
«Столовая была не менее великолепна, чем гостиная (…); она была вся из мрамора, с ценнейшими античными барельефами; в обоих концах продолговатой залы стояли прекрасные статуи с корзинами на головах. В корзинах пирамидами лежали самые редкостные плоды: сицилийские ананасы, малагские гранаты, балеарские апельсины, французские персики и тунисские финики» (Ч. II, X).
Вся эта роскошная эклектика напоминает любимый «замок» Дюма: античные статуи, арабская комната, ковры; нет только готических башенок и саламандр с герба Виллер-Котре.
Пещера — нечастое в XIX веке место обитания, но в романах Дюма встречаются и более экзотические жилища, причем не где-то на таинственном острове, а в самом Париже. Вспомним, где спрятал Бенвенуто Челлини в романе «Асканио» невесту своего ученика, вынужденную покинуть отцовский дом, чтобы избежать брака с ненавистным графом д’Орбеком: в голове исполинской статуи Марса!
«Асканио» написан на основе знаменитых мемуаров Челлини. Однако то, что у Челлини занимает одну-две строки, превращается у Дюма в несколько ярких незабываемых страниц. Челлини описывает свою жизнь, почти не запечатлевая ее фона. У Дюма фон искрится деталями. Детально описано и фантастическое убежище Коломбы. Ничто не забыто: ни каким образом можно было в него проникнуть, ни каково было там находиться, ни какие опасности грозили неосторожным влюбленным, забывшим о том, что находящиеся вокруг люди могут заметить что-то необычное.
Итак, Бенвенуто приставляет к статуе лестницу, берет юную Коломбу на руки и начинает подниматься.
«Добравшись до шеи Марса, Бенвенуто открыл в ней маленькую дверцу, вошел в голову бога войны и опустил
Разумеется, в своем первозданном виде это подсобное помещение вряд ли могло стать удобным приютом для прекрасной девушки. Но не волнуйтесь, дорогие читательницы, ничто не упущено из виду:
«Как мы уже знаем, в комнатке стояли кровать и стол; Асканио добавил к ним низенькое, обитое бархатом кресло, венецианское зеркало, книги религиозного содержания, выбранные самой Коломбой, дивной чеканки распятие и серебряную вазочку работы Челлини, в которой каждую ночь появлялись свежие цветы.
Вот и все, что могла вместить эта белая келья, таившая в себе столько душевной красоты и невинности» (IX).
Далее мы узнаем, что, по совету Челлини, днем Коломба обычно спала, чтобы случайным движением не выдать своего присутствия. Ночью же к ней приходил Асканио, она ужинала, спускалась в сад, а если зажигала свет в своей келье, то опускала на глаза Марса темные шторы. Она даже кормила птиц, высыпая им крошки на нижнюю губу бога войны.
Все бы и обошлось, если бы, потеряв бдительность, влюбленные не забыли задернуть занавески и окружающие не увидели, как глаза Марса вспыхнули в темноте. Подвела и болтливость приятеля Асканио Жака Обри, выследившего своего неосторожного друга. Впрочем, Бенвенуто конечно же спас своих подопечных.
Но согласитесь, все эти жилища слишком сказочны, романтичны, несмотря на доскональный реализм деталей. А как живут в романах Дюма другие герои, в каких домах проходит повседневная жизнь?
Начнем с жилищ, современных автору. Вот, например, богатый дом «нового аристократа» графа де Морсер, очерченный, однако, в угловом ракурсе, со стороны флигеля, принадлежащего его сыну Альберу. Через этот флигель Монте-Кристо впервые попадает в ненавистный ему дом Морсера. Альбер ни в чем не повинен перед Провидением. Он избалованный роскошью, но порядочный юноша. Вошедший в дом через его комнаты может позволить своей душе смягчиться. Детали же интерьера характеризуют и Альбера, и все его семейство не хуже, чем их реальные слова или поступки.
«Альбер жил в отдельном флигеле в углу большого двора, напротив здания, где помещались службы. Только два окна флигеля выходили на улицу; три других были обращены во двор, а остальные два в сад.
Между двором и садом возвышалось просторное и пышное обиталище графа и графини де Морсер, выстроенное в дурном вкусе наполеоновских времен. (…)
В выборе флигеля, отведенного Альберу, угадывалась нежная предусмотрительность матери, не желающей разлучаться с сыном, но понимающей, однако, что молодой человек его возраста нуждается в полной свободе. С другой стороны, здесь сказывался и трезвый эгоизм виконта, любившего ту вольную праздную жизнь, которую ведут сыновья богатых родителей и которую ему золотили, как птице клетку.