Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения
Шрифт:
Условия получения стипендий варьировались по воле их учредителей: например, магистр Робер Пелерен, священник из епархии Кутанс в Нормандии, предоставил в 1644 году четыре с половиной тысячи турских ливров для выплаты стипендий магистрам искусств, которые пожелают изучать богословие или медицину; впоследствии право на стипендию требовалось регулярно подтверждать, сдавая экзамены. Если стипендиат не получал степени бакалавра в течение трех лет после завершения начального курса обучения, он терял право на стипендию и проживание в коллегии. Стипендия составляла 50 ливров, выплачивали ее через прокурора коллегии. К этому добавлялись выплаты из средств, завещанных другими благотворителями. В 1665–1675 годах студенты-богословы могли получать стипендию вплоть до защиты докторской диссертации при условии, что их доходы, включая бенефиции, составляли менее 300 ливров в год, а для студентов факультета искусств — 150
В Реймсе Антуан де Бошен учредил две стипендии по 30 ливров для бакалавров из местных уроженцев, которые должны были «отработать» их, посещая все занятия и публичные диспуты.
В XVIII веке доктор Жан де Дист завещал свое состояние медицинскому факультету Парижского университета, что позволило оплачивать сдачу экзаменов на все ученые степени для одаренных, но бедных студентов. Премию распределяли по конкурсу, который проводили каждые два года, начиная с 1766-го. Для участия в нем надо было представить свидетельство о крещении, подтверждающее, что претенденту исполнилось 22 года и что он католик («еретиков» учиться не принимали); рекомендательные письма от почтенных людей, подтверждающие благонравие соискателя; диплом магистра искусств Парижского университета или доктора медицины другого университета.
В 1772 году Луи Дебуа де Рошфор, сын доктора медицины Парижского университета, тоже решивший посвятить себя этой профессии, принял участие в конкурсе. Премия была лишь одна, и Дебуа ее не получил, но его соперник умер, и факультет передал премию ему.
Отправляясь учиться за границу, студенты привозили туда деньги своей родины. Их всегда можно было обменять на национальную валюту; впрочем, иностранные монеты в гостиницах и тавернах тоже принимали. К примеру, во Франции с 1484 года главной денежной единицей был экю; с 1574 года экю стоил три ливра; один ливр стоил 20 су, один серебряный су — 12 денье. Для повседневных операций использовали мелкие деньги из сплава серебра с медью: блан (10 денье), тестон (десять су или 120 денье). Наряду с этими монетами на западе Франции имели хождение испанские деньги, а в прибрежных городах, например в Кале, — английские; и те и другие стоили больше ливра. Соотношение 240:20:1 между медными, серебряными и золотыми монетами использовалось и в других странах, некогда входивших в Римскую империю. В Англии 12 пенсов стоили шиллинг, а 20 шиллингов составляли фунт стерлингов. Основой испанской денежной системы вплоть до середины XIX века были реалы — серебряные монеты, вошедшие в обращение в Кастилии в XIV веке. Два реала — песета, четыре или восемь реалов — пиастр, 16 реалов или два пиастра — один золотой эскудо, который во Франции назывался пистолем. С 1640 года пистоль равнялся луидору, введенному Людовиком XIII и стоившему десять ливров. Он приравнивался к двойному дукату, чеканившемуся в Испании и Фландрии и имевшему широкое хождение в Европе. Двойной эскудо (дублон) был золотым и стоил 32 реала.
В самой Испании в XVI–XVII веках принимали лишь местные деньги, золотые и серебряные, за исключением большого праздника в монастыре Монтсеррат, когда можно было расплатиться и иностранной валютой. Курс денег в Кастилии отличался от каталонского. В Каталонии ливр равнялся десяти реалам, крона — 20 су (10,5 реала), а дукат — 12 реалам. В Кастилии чеканили бланы (восемь бланов — 1/4 реала). В Барселоне были в ходу денье, двойной денье, эллер (шесть денье или четверть реала), полуреал и реал. Валенсийский реал стоил в Барселоне 18 эллеров.
Французский серебряный экю 1641 года соответствовал восьми реалам, английской кроне или немецкому талеру, доминировавшему в международной торговле. Чеканка этой серебряной монеты в подражание швейцарскому и саксонскому гульдинеру (равному 60 крейцерам) началась в 1515 году в Иоахимстале в Богемии (ныне Яхимов в Чехии). На аверсе монеты был изображен богемский лев, а на реверсе — святой Иоахим. Сложное название «иоахимсталер» в Европе сократили до «талера», а в России — до «ефимка». В 1566 году в Лейпциге серебряный талер стал называться рейхсталером, а гульдинер (гульден) позже был приравнен к 2/3 талера.
До 1523 года во Флоренции чеканили золотой флорин. В Венеции похожая монета называлась дукатом, или цехином. В Германии и Нидерландах флорин получил название гульден. Венгерские и чешские дукаты (флорины) имели широкое хождение в Речи Посполитой. «Червонный золотой» («злотый») первоначально стоил 30 серебряных грошей. В связи с девальвацией серебряных и медных денег курс постоянно менялся. Так, Неплюев в дневнике записал, что «червонный ходит 130 штиверов, или грошей».
Французский Монпелье находился недалеко от Испании и при этом принимал множество студентов из Германии и Швейцарии. Они довольно быстро осваивались с хитросплетениями обменного курса. Вот, например, какие цены были
45
В Голландии штивер равнялся 0,05 гульдена.
46
Батцен (батц) — медная монета, чеканившаяся в Берне в XV веке, свое название получила от древнегерманского «B"atz» (медведь) — символа Берна, изображение которого было помещено на ее аверсе. Из Берна батцен распространился по всей Швейцарии, а с середины XVI века и в Южной Германии. В Швейцарии он стоил 1/10 франка, а в Германии — 1/15 гульдена (около 3 3/4 копейки). Впоследствии они вышли из обращения.
Зато одежда влетала в копеечку. Один парижский студент уплатил за ткань для верхней одежды и штанов 7 ливров 8 су, за ночной колпак 3 су 6 денье, а за шнурки для штанов с наконечниками 20 денье; пошив мантии стоил 7 су 6 денье, окрашивание штанов — 9 денье; работа портного — 5 су. Дороже всего обходилась обувь, которая буквально горела на ногах школяров, ведь им приходилось делать большие концы по городу. Тот же студент заплатил 15 августа за пару башмаков 7 су 6 денье и потом дважды чинил их, соответственно за четверть и половину этой суммы; на Рождество ему понадобилась новая обувь за 8 су, но уже в феврале ее тоже пришлось сдать в починку.
«На Троицу я надел новые штаны красного цвета, — пишет Феликс Платтер. — Они были в обтяжку, с разрезами поверх подкладки из тафты, и такие короткие, что я сидел практически на сборках. Я с трудом мог наклониться, настолько они были тесные. Но обошлись они мне всего в одну крону, а крона тогда равнялась 46 штиверам. Портные сами продают ткань, и если надо, соорудят вам штаны за одну ночь». В феврале 1553 года он заключил договор с сапожником: тот обязался поставлять ему каждое воскресенье по паре новых туфель за три франка [47] в год, а старые забирать себе. Студенты носили туфли на тонкой подошве, поэтому в дождь и снег поверх туфель надевали галоши. Столько же — три франка — стоила лютня, без которой Феликс не мог обойтись.
47
В те времена франк приравнивался к ливру.
У студентов деньги утекали сквозь пальцы, поэтому «жалованье» казеннокоштных учащихся находилось у их наставника, выдававшего им деньги по своему усмотрению. «А жалованья королевского в руки нам не давал поручик де-компания, а платил за нас за пищу и за квартиру по две добли на месяц с персоны, отчего мы имели нужную пищу, а пили только воду, — вспоминал Иван Неплюев время своей учебы в Испании. — Оный же за мытье рубашек и прочего платил за нас по полупецы на месяц, и по приказу его переменяли мы по три рубашки в неделю и брали на месяц по паре башмаков, за которые он платил за нас по 9 реалей, да плата за пару; он же платил за нас балбиру (цирюльнику. — Е. Г.) по 4 реаля на месяц, который брил нам бороды по 2 раза в неделю, а паруки нам пудрил по трижды в неделю; и за тем за всем осталось нам по 4 реаля по 5 кварт от месяца; и оные платил за нас портному мастеру за починку верхнего платья, или кто что возьмет новое против жалованья».
Отправляясь в Марбургский университет, Ломоносов получил в июле 1736 года от Академии наук 300 рублей. Около семи рублей он потратил тут же, отдав долги, часть прожил в Петербурге, еще часть ушла на оплату путевых расходов, так что в Германию он въехал с двумя сотнями рублей, которые перевел в немецкую валюту по курсу 80 копеек за талер. В финансовом отчете, отправленном в столицу 26 сентября 1737 года, Ломоносов перечислил свои траты:
«В Петербурге и в пути до Любека истрачено 100 руб.
От Любека до Марбурга 37 т[алеров].
Один костюм стоил 50 т.
Дрова на всю зиму 8 т.
Учитель фехтования — на первый месяц 5 т.
Учитель рисования 4 т.
Учитель французского языка 9 т.
Парик, стирка, обувь, чулки 28 т.
Учитель танцев за пять месяцев 8 т.
Книги 60 т.
Сумма 100 рублей и 209 т.».