Повседневная жизнь королевских мушкетеров
Шрифт:
За оскорбление величия полагалась казнь через усекновение головы. Во Франции головы рубили не топором, а прямым и широким мечом, называемым «меч правосудия». Опытные палачи использовали это оружие очень ловко, почти не причиняя страданий осужденному. Графу де Шале, казненному в 1626 году, и маркизу де Сен-Мару с его товарищем де Ту, участникам последнего заговора против кардинала Ришелье (1642), не повезло: они попали в руки непрофессионалов, которые нанесли им несколько десятков ударов, прежде чем прикончить. Во избежание подобного герцога де Монморанси, обвиненного в измене королю, казнили с помощью итальянской машины (прообраза гильотины), представлявшей собой острый топор, зажатый между двух деревянных стояков.
Четвертование
Горя желанием выразить свою преданность королю, судейские расстарались: Дамьена приговорили к публичному покаянию, а затем к четвертованию на Гревской площади. На эшафоте ему вырвали щипцами груди, куски мяса из рук и ног, правую руку, которой он пытался совершить «отцеубийство», сожгли серным огнем, раны залили расплавленным свинцом, кипящим маслом и смолой, а затем разорвали его четырьмя лошадьми, останки сожгли, а пепел развеяли по ветру. Казнь продолжалась полтора часа.
Желая угодить королю, знатные и богатые дамы за большие деньги (три луидора) покупали места у окон домов, выходивших на Гревскую площадь, чтобы насладиться этим зрелищем. Но Людовик XV испытал лишь отвращение. Более того, он назначил пенсию ни в чем не виновным родственникам Дамьена – отцу, жене и дочери, которых изгнали из Франции на пятнадцать лет, отобрав все имущество и запретив возвращаться в страну под страхом смертной казни.
Не менее жестокой казнью было колесование. Приговоренного привязывали к двум доскам, сколоченным в виде креста, палач перебивал ему железным прутом руки, ноги и грудину, потом клал его на обычное тележное колесо, поднятое на столбе. Преступник умирал, глядя в небо, а его переломанные конечности свисали вниз. Этой казни подвергали за отцеубийство, разбой на большой дороге и некоторые иные преступления. Кроме того, отцеубийце перед казнью палач отрубал правую руку. В 1721 году колесованию подвергли знаменитого разбойника Картуша, бывшего вербовщика солдат для королевской армии, который и свою шайку организовал по армейскому образцу.
Картуш начал свою преступную карьеру в игорных притонах: в Париже их было множество, и азартным играм предавались все сословия. В таких заведениях играли в карты, в кости, реже – в кегли; иногда в них практиковали игру наподобие современной рулетки.
В первой половине XVII века бережливый Людовик XIII, считавший азартные игры неразумной и преступной тратой денег, пытался покончить с ними. Игра в кости была под запретом; если чиновники, следившие за исполнением этого положения, застигали кого-либо за запрещенной игрой, ставки изымались в пользу бедных. В Париже закрыли сорок семь игорных домов. В 1629 году король издал ордонанс против игры, содержавший полторы сотни статей. Там, в частности, говорилось следующее:
«Мы запрещаем всем нашим подданным принимать в своих домах собрания игроков, которые называют академиями, а также сдавать или предоставлять свои дома для этой цели. Сим объявляем всех, кто ослушается и станет предаваться сему пагубному занятию, недостойными людьми, неспособными исполнять королевскую
Желаем также, чтобы оные дома были отъяты у их владельцев, ежели будет доказано, что оные занятия проходили в них шесть месяцев кряду, если только они сами не донесут на таких жильцов.
Объявляем все долги, сделанные в игре, недействительными, а все обязательства и обещания, сделанные ради игры, какими бы замаскированными они ни были, пустыми и недействительными, не влекущими никаких обязательств, гражданских или природных. Позволяем отцам, матерям, бабкам и дедам и опекунам возвращать себе все суммы, проигранные их детьми или несовершеннолетними, отымая их у тех, кто их выиграл».
Этот ордонанс был подтвержден постановлением парламента, выдержанным в том же духе.
Закон законом, но карточный долг продолжал считаться долгом чести, и гасконские юнцы, облачившиеся в голубые плащи мушкетеров, слали домой письма с просьбой выслать денег «на непредвиденные расходы» или отправлялись на Пре-о-Клер оплачивать свой долг кровью.
Кардинал Ришелье ввел налоги на карты и на игру вообще. Но тут и возникла дилемма: если игра – источник налоговых поступлений, то зачем ее запрещать? К тому же это было практически невозможно. В Париже по-прежнему играли не только в карты и кости, но и в «наперсток» (используя три небольших стаканчика). Ришелье позволял себе «перекинуться в картишки», а его протеже Джулио Мазарини, благосклонно принятый королем и поселившийся в королевском дворце, всегда был счастлив в игре. Однажды ему особенно «шла карта», и придворные сбежались целой толпой, чтобы поглазеть на гору золота, скопившуюся перед ним. Пришла даже Анна Австрийская. Мазарини поставил на кон все – и выиграл. Свой успех он приписал присутствию королевы и в благодарность подарил ей пятьдесят тысяч золотых экю, раздав остальное придворным дамам. Королева сначала отказывалась, но потом приняла подарок. Несколько дней спустя Мазарини выиграл еще большую сумму, чем роздал. С этого дня к нему стал благоволить не только король, но и весь двор, не говоря уже о королеве, которая много позже, овдовев, стала его тайной супругой.
В эпоху Людовика XIV и Людовика XV про запреты на игру вообще никто не вспоминал, поскольку оба монарха подолгу сиживали за столиками с зеленым сукном. Бывший фаворит Короля-Солнце граф де Лозен, выйдя из заточения в Пиньероле и получив разрешение жить в Париже, играл в карты целыми днями, причем очень счастливо, и сильно обогатился. Наскучив столицей Франции, он попросил разрешения у короля отправиться в Англию и продолжал играть уже в Лондоне.
Из спортивных игр дворяне практиковали игру в мяч (прообраз большого тенниса), кегли и бильярд. В каждом более-менее значимом французском городе обязательно имелся зал (а то и несколько залов) для игры в мяч, который в случае необходимости можно было переделать под театр для выступлений заезжей труппы.
В 1604 году в Англии вышла книга сэра Роберта Даллингтона «Впечатление о Франции». Англичанин был поражен повальным увлечением спортивными играми среди заморских соседей: его соотечественники считали их пустой тратой времени. «Французы рождаются с ракеткой в руке… Эта страна усеяна залами для игры в мяч, которых больше, чем церквей, а игроки многочисленнее, чем любители пива в Англии», – писал он. В самом деле, только в Париже в то время было не меньше тысячи восьмисот залов и открытых площадок для игры в мяч, между собой состязались представители четырех школ этой игры: голой рукой, рукой в перчатке, битой и ракеткой. В игре не было арбитра, счет вели зрители. Игрокам было строжайше запрещено гневаться и предписано менять сорочку после каждого сета. Если один из игроков был уже не в силах продолжать игру, ее останавливали. Победитель издавал насмешливый возглас в адрес соперника (scrogneugneu) и поворачивался к нему спиной.