Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо (1900—1910)
Шрифт:
Местечко это отнюдь не отличалось спокойствием: случались склоки, зачастую даже потасовки между сутенерами из-за «выручки» шлюх. Часто все кончалось звоном битой посуды, а порой и выстрелами.
Пьер Мак-Орлан, живший на улице Сен-Венсан [28] , рассказывал об «осаде», учиненной тремя алкашами. Когда их выгнали, они всполошили друзей и, вернувшись с «подкреплением», атаковали кабак, переколошматив стекла. Фреде и несколько посетителей забаррикадировались и два часа противостояли настоящей осаде, которую вели сто человек, решивших «отдубасить его по полной программе». Романист утверждал, что раздавались и выстрелы, но никто не пострадал. Все
28
Edition du Capitole, Paris, 1928.
При подобных обстоятельствах испанцы не высовывались из своей комнатки. Многие находились в стране нелегально, например, дезертир Маноло, тайно проникший во Францию. Они опасались вопросов полиции и тихонечко отсиживались в уголке. Фреде их неизменно уверял: у него им нечего бояться. Когда опасность оставалась позади, он заходил в комнату: испанцы выглядели перепуганными ребятишками. С пивом в руках и олимпийским спокойствием в голосе Фреде объявлял: «Не надо нервничать. Выпьем… Такое случается не часто. Выпьем еще!»
Тогда и зародилась дружба Фреде с Пикассо. Дружба, возобновленная в 1903 году, когда Фреде продолжил свою деятельность в «Проворном кролике» после закрытия «Черта», логова анархистов, по мнению полицейской префектуры.
Скорее всего, «Проворный кролик» являлся одним из самых старых кабачков Холма. В прошлом это был постоялый двор для ломовиков, в начале 80-х годов с помощью художника-карикатуриста и поэта Андре Жиля он превратился в литературно-артистическое кабаре. Муза Андре Жиля была мила и проста: о том свидетельствует вывеска, изображающая задорного кролика, выпрыгивающего из кастрюли с бутылкой вина в лапе. Оригинал вывески находится в Музее старого Монмартра. Положенное Жилем начало стилю, который вскоре озолотит Брюана, оказалось неудачным: для доказательства достаточно одной-единственной цитаты из его опубликованного сборника «Муза в Биби»:
Увы! Мне мерзок лучший труд, Страшат расписки лицедея, Зато в тюряге не запрут Столь беззаботного «злодея».В те времена кабаре звалось «Кабаре убийц» — не из-за посетителей, а из-за серии картинок, украшавших помещение и изображавших «подвиги» Тропмана, знаменитого преступника конца Второй империи. Народ здесь действительно собирался самый разношерстный, а люди из округи приходили послушать Андре Жиля, их не смущало, что его стихи направлены против буржуазии, полиции и армии.
Дух противоречия был свойствен Монмартру, «породившему» Коммуну. Мелкие торговцы и муниципальные рабочие мирно уживались с проходимцами. Они знали друг друга с детства, а те, кто когда-то ходил вместе в школу, всегда остаются на «ты». Некто весьма благородного вида улаживал отношения между посетителями кабаре. Прощелыги и сутенеры часто раздражали порядочных людей, с трудом переносивших развязность «опекаемых» этими господами особ. И порядочная публика понемногу оставляла кабаре, уступая место сутенерам, после смерти Жиля в 1885 году полностью завладевшим этим заведением.
«Проворный кролик», бывшее «Кабаре убийц», этот двухэтажный домик с черепичной крышей, оставшийся от старинной деревушки, находился на углу Ивовой улицы и улицы Сен-Венсан на склоне Холма. Внутри кабаре — комнатка со стойкой, за ней — большая зала с камином. Перед домом располагались палисадник и терраса, затененная большой акацией, очень красивой летом. Именно летом Пикассо привел сюда Канвейлера, и они любовались
В 1886 году Андре Жиля сменила Адель, бывшая танцовщица кафе «Элизе-Монмартр». Эту удалую женщину с мощным голосом совершенно не волновали сомнительные посетители. Она была эффектна и умела заставить себя уважать. В память о своем предшественнике она переименовала кабаре в «Кабаре кролика А. Жиля», и оно в просторечии скоро стало называться «Проворный кролик [29] ». Это вполне в духе простецкого юмора тех мест.
29
Звуковое совпадение: А. Жиль — по-французски «agile» — быстрый, проворный.
Адель оказалась не только великолепной поварихой, славившейся своей кухней, она неплохо пела, что позволяло ей оживлять обстановку и подменять своего компаньона — шансонье Жюля Жюи. В сопровождении тоненьких девичьих голосов эта крепкая женщина мурлыкала романсы: «В стране Берри», «Нежная Франция», «Два тюльпана».
В то время в «Проворном кролике» не было ни студентов, ни художников. Заведение посещала только публика с Холма из кабаре «Золотая рюмочка» или с Бельвиля, и оно походило на салун Дикого Запада, адаптированный к монмартрским нравам. Вульгарность сглаживалась показным приличием.
Нажив состояние после семнадцати лет хозяйствования, в 1903 году Адель решила уйти на заслуженный отдых. Она продала заведение, но после недолгого пребывания в Бют-Пинсоне открыла в начале улицы Норвин ресторанчик в сбитом из досок бараке, напоминавшем охотничью хижину, и недолго думая окрестила его «Шале». Во времена Пикассо ее ресторанчик был трехзвездочным, и поначалу компания из «Бато-Лавуар» редко ужинала здесь по причине цен на блюда: два франка, включая стакан вина. Позже, в более благополучные времена, Аполлинер, Дерен и Вламинк захаживали сюда довольно часто. Что касается Утрилло, то и Адель, и жена Фреде кормили его бесплатно в течение многих месяцев, ведь Сюзанна Валадон выставила сына из дому, а он тогда еще не зарабатывал денег.
«Проворного кролика» купил не Фреде, а Аристид Брюан, сколотивший состояние в «Мирлитоне» и пожелавший его куда-нибудь вложить. Такое вложение капитала объяснялось тем, что Аристид жил на противоположной стороне улицы Сен-Венсан и мог наблюдать за кабаре.
Оценив организаторские способности Фреде, Аристид поручил ему хозяйствовать в «Проворном кролике». Это была настоящая удача для бывшего торговца рыбой, кабачок которого только что закрыла полиция! Впоследствии Брюан полностью передал заведение Фреде и удалился на родину в Куртенэ. По завещанию оно должно было стать собственностью Фреде.
Еще до всяческих преобразований папаша Фреде выгнал из кабаре темных личностей, привыкших собираться в первой комнате со стойкой и чувствовать себя там как дома. Фреде ненавидел этот сброд, натерпевшись от него еще в «Черте». Задача оказалась не из легких: вплоть до 1918 года он вел настоящую войну, с победами и поражениями, наступлениями и перемириями. Все это время Фреде приходилось быть настороже и украдкой «приглядывать» за каждым сомнительным посетителем. Чутье его не подводило: предчувствуя потасовку, он добродушно, но твердо предлагал зачинщикам выяснять отношения на улице. Тем не менее однажды подобные предосторожности не помешали избиению молодого поэта хулиганом, который не любил Расина! Бедолага-стихотворец обнаружил валяющийся на столе сборник пьес Расина и решил кое-что оттуда переписать. Его действия возбудили одного из таких сомнительных господ, решивших, что молодой человек делает записи для полиции. Он выбил книгу у него из рук и схватил поэта за ворот: «Твой Расин — скотина!» Удар кулака в лицо заглушил возражения.