Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
Истец-чиновник нанимает:
– К Христу-Спасителю. В учебный округ!
Подкатывает ответчик на облучке:
– Пожалуйте! По случаю примирения…
И открывает любезно полость…»
Весной 1916 года газеты констатировали, что такса на услуги извозчиков фактически не прижилась. Оказалось, что даже угроза судебного преследования не может заставить извозчиков работать себе в убыток. Более того, речь зашла о назревании в Москве нового кризиса – «извозчичьего». Если в прежние годы в Москве на лето и так оставалось не больше трети извозчиков – так называемые «зимники» возвращались в свои деревни заниматься сельским хозяйством, – то теперь их количество заметно сократилось. Несмотря на довольно приличные заработки, извозчики жаловались на то, что едва сводили концы с концами. Жизнь в Москве слишком вздорожала, а летние деревенские работы сулили им больше выгод. «Увеличившееся
В мае 1916 года новый московский градоначальник В. Н. Шебеко заявил:
«Немало меня заботит и извозчичий вопрос. Говорят, что количество извозчиков уменьшилось из-за таксы. Во всяком случае, такса издана не мной, а думой. Может быть, надо пересмотреть таксу и увеличить расценку для извозчиков, но упразднить таксу совершенно вряд ли было рационально. Фактически и сейчас извозчики не ездят по таксе, а лихачи позволяют себе недопустимые безобразия, требуя за проезд от Петровского парка в город чуть ли не 25 руб. Но если упразднить таксу, то и обыкновенные извозчики будут предъявлять такие же дикие требования. Они предпочтут не ездить с рядовыми седоками, а выжидать таких, с которых можно сорвать. Мне кажется, что в этом случае сама публика, сами обыватели могли бы прийти на помощь, если бы они не платили шальных денег лихачам. Очевидно, имеется большой контингент людей с шальными деньгами, которые могут с легким сердцем отдавать четвертной лихачам. Если бы публика была в этом отношении сдержаннее, аппетиты извозчиков волей-неволей уменьшились бы».
«Лихачи», о которых упомянул градоначальник, среди московских извозчиков представляли собой некую высшую касту. Они и до войны не жаловались на заработки, о чем мы писали в предыдущей книге, а уж в военное лихолетье просто купались в деньгах. Слишком много нашлось в Москве нуворишей, готовых платить без счета за катание на рысаках. Газета «Время», бичевавшая безудержное мотовство, посвятила лихачам такую филиппику:
«Когда на зарвавшихся извозчиков была наложена узда в виде изданной специальной таксы – в полицейских участках шло форменное соревнование на лихачей. Все извозчики хотели стать лихачами.
– Помилуйте, никакой таксы не знаем, а ежели так, то ведь доходу будет куча.
Московские извозчики знали, что хотели.
Никогда таких безумных денег не зарабатывали лихачи, как в эти дни.
Москва – та показная Москва, которая за два года войны выявила всю дряблость и несостоятельность, словно помешалась на лихачах.
Лихачи – это идеал всех тех, кто в мотовстве и расточительности находит конец своим стремлениям».
Стремясь разрешить «извозчичий» кризис без отмены таксы, Городское управление объявило о проекте создания муниципальных извозчиков. В январе 1917 года в качестве эпитафии маниловским планам Управы обозреватель «Московского листка» писал, что горожанам вряд ли доведется воспользоваться услугами «вежливых, вооруженных европейскими цилиндрами… извозчиков, еле удерживающих туго натянутыми вожжами сильных и быстрых рысаков… в форме, с усовершенствованными пролетками и особыми счетчиками, благодаря которым ни одна лишняя копейка не должна была поступать в городскую кассу».
В заключение нашего очерка буквально несколько слов посвятим московским автомобилистам. Как ни странно, но, судя по рассказам современников, после проведенной властями мобилизации «самодвижущихся экипажей», было не заметно, что их количество на улицах Москвы сократилось.
– Гляди, с каким старым грибом Мурашкина катит сегодня.
– Так что же? Теперь небось «грибной сезон», пост!
Объяснение этому феномену оказалось довольно простым: по каким-то соображениям военное ведомство забирало в действующую армию только маломощные машины. А вот владельцы «мерседесов», «бенцов» и прочих многосильных «стальных коней» не лишились своей собственности. На зависть окружающим, они продолжали раскатывать по городу.
Как и до войны, шоферов, задержанных полицией за слишком быструю и неосторожную езду, градоначальник карал большими штрафами
И если такой непатриотический поступок оказался единичным явлением, то число любителей прокатиться с ветерком и с риском для жизни пешеходов не уменьшилось. В январе 1917 года фельетонист «Раннего утра» дал этому явлению созвучное времени название: «“Танки” в Москве». Отключение уличного освещения, вызванное нехваткой топлива, привело к увеличению числа жертв шоферов, носившихся сломя голову. Журналист предложил отправлять таких водителей на фронт: если они столь кровожадны, что не могут оставить в покое горожан, то пусть на своих автомобилях давят немцев. Видимо, из-за грянувших вскоре революций эта
В. Руга, А. Кокорев идея как-то забылась, а лихачи-«танкисты» стали возить комиссаров и прочих ответственных работников – т. е. стали служить народу [36] .
Развлечения
«Скажи же, дядя, ведь не даром»
Москва, объятая угаром, —
Как будто на балу?!
И в столб ударившись невольно,
Ответил дядя недовольно:
– Для бодрости в тылу!..
Дон-Аминадо
36
Москвич Н. М. Мендельсон 16 марта 1921 г. сделал запись в дневнике: «А. Л. [Фест] ездит в Ин[ститут] народного] хозяйства] из Института] п[утей] сообщения] на автомобиле. Последнее время – новый шофер, поразивший его сильнейшим тиком и вообще страшной нервностью, вызвавшей у Феста даже страх с ним ездить. Разговорились. Оказывается, шофер сидел в ЧК за спекуляцию керосином и употреблялся ЧК как специалист. Возил расстреливаемых – за Всехсвятское и в Петр[овский] парк. Привезут партию, выстроят, сзади направят фонари автомобилей, и палачи ходят и стреляют в затылок осужденных. Шофер силач, атлет (“6 пудов одной рукой поднимал”), заболел. Другие после одной поездки сходили с ума. По его мнению, за [19] 19 и половину [19]20 г. расстреляно не менее 50 000 человек». – Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 165, карт. 1, д. 7. Лл. 18 об. – 19.
В середине августа 1914 года в Москве, как обычно, открылся театральный сезон. Сумятица, вызванная мобилизацией, наплыв раненых и первые известия о потерях не смогли воспрепятствовать привычной устремленности москвичей в места развлечений. Традиционно первым распахнул двери для зрителей театр Корша. Однако изменения, вызванные войной, затронули и мир театра. На них обращал внимание читателей рецензент газеты «Утро России»:
«Весь земной шар стал театром – театром величайших событий и величайшего энтузиазма.
И тот, кто хочет говорить теперь к толпам, должен говорить к их энтузиазму. Не всякое искусство дойдет сейчас даже до тех, кто был к нему чуток в дни мира.
Есть сокровища, которые зарывают в дни войны, и скрипка молчит, когда грозно говорят трубы и барабаны.
Театр, который будет в наши дни делать дело чистого искусства, будет делать прекрасное дело, и будущее оценит тех, кто не дал священному огню исчезнуть в огне пожарищ.
Но современности нужно иное. Она хочет и должна жить мощью своего энтузиазма. И тот театр, который даст ей для этого возможность, пойдет по верному пути.
Корш, в 33-й раз открывший вчера свои двери, понял это. Его вчерашний “апофеоз”, в котором отразились кровавые тревоги и великие надежды наших дней, нашел дружный отклик в зрительном зале. Взрывами энтузиазма была встречена группа народов России, дружно объединившихся перед лицом великой войны. Один за другим выходили на авансцену воины, олицетворявшие союзные армии, и зрительный зал стоя выслушал и восторженно приветствовал “Боже, Царя храни”, Марсельезу, бельгийскую “Брабансону” и гимны: английский, сербский и черногорский [37] .
37
При открытии сезона в театре Незлобина, по сообщению рецензента, гимны союзников были исполнены «на их национальных языках», в том числе на «бельгийском» (!) и японском.
Перед бегущей
8. Легенды Вселенной
Фантастика:
научная фантастика
рейтинг книги
