Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Мартино Жильбер

Горрекеру было тридцать пять лет. Он служил на Сицилии и Ионических островах, где и был замечен Лоу, благодаря чему, как и Виниярд, получил назначение на Святую Елену. В Плантейшн Хаус он занимал скверную комнату на первом этаже в глубине коридора, куда перебрался из сырого дома садовника, где вынужден был некоторое время жить. Нельзя сказать, чтобы он был любимцем хозяйки дома, ибо комната его обставлена шаткой мебелью, на стене — выщербленное зеркало, а когда он осмеливается попросить большой графин, она отвечает, что такие графины предназначены для «хороших» комнат. Как человек привыкший к военной дисциплине, он молча глотает эту пилюлю и, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, погружается в работу: он не сходит с тропы войны ни днем ни ночью и все знает, потому что все слышит, не стесняясь, когда это нужно, подслушивать у дверей. Лоу не скрывает от него писем с пометой «Секретно», адресованных государственному

секретарю; все остальное для него — словно страницы открытой книги: он беседует, переводит, исправляет и переписывает начисто, присутствует при переговорах, участвует в трапезах и в карточной игре леди Лоу, и даже когда он уходит к себе и, чтобы облегчить душу, изливает свое раздражение на страницах дневника, он отнюдь не свободен от капризов первой леди, и его в любую минуту может вызвать губернатор, который считает подозрительным, что его подчиненный запирает ночью на замок дверь своей комнаты. На Святой Елене все видели в нем ставленника Лоу, его тайного советника, опасного своим острым умом и знанием языков. Даже русский посланник Бальмен, при всей своей проницательности, не разглядел его истинной сути. Соглашаясь с тем, что адъютант адмирала «хитрая бестия», хотя и «приятный молодой человек, мягкий и любезный», он был убежден, что хитростью своею Горрекер служит губернатору, которому «всем обязан». Нам, однако, удалось отыскать и использовать в своей работе его записи. Из них с полной достоверностью выясняется, что «хитрец» ловко вводил в заблуждение окружающих. Что это, ненависть к тирану, каковым являлся Хадсон Лоу? Или возмущение, вызываемое зрелищем ежедневной травли человека, которому он втайне сочувствовал? Как бы то ни было, но совершенно ясно, что Горрекер всегда был противником своего шефа и осуждал его образ действий. Одна страница из этих бумаг заслуживает того, чтобы привести ее полностью, ибо она обнаруживает подлинные чувства одного из тех «порядочных англичан», о которых говорил Гейне.

«Леди Лоу сочувствует Бонапарту и заявляет, что он заслуживает сострадания, если принять во внимание его нынешнее положение и прежнее. По словам же сэра Хадсона Лоу, Наполеон более заслуживает презрения, чем жалости, и это дает повод для долгого спора между супругами, которые по очереди обращают свои взоры ко мне, как бы желая вовлечь меня в свой разговор. В ответ я лишь замечаю, что нужно выказывать снисходительность по отношению к человеку, который, как он сам говорил, рассчитывал на великодушие британского народа, надеясь найти убежище в Англии, но, предавшись в руки англичан, оказался вовсе не в Англии, а на Святой Елене».

Записанные им речи Лоу проливают яркий свет на характер этого прирожденного тирана:

«Обитатели Лонгвуда — это шайка негодяев. Единственное, чего они заслуживают, так это быть заключенными, поодиночке, в какой-нибудь башне».

«Бальмен — это проклятая тявкающая шавка!»

«Члены семьи Бонапарта — горстка мерзавцев».

«Бонапарт? Я не позволю ему принимать высокомерный вид и изображать важную особу. Я не буду церемониться. Если они не будут отвечать, когда у них просят о встрече с ним, я дам разрешение на обыск его дома и его сада».

Другие лица из окружения губернатора, выражаясь языком театра, — всего лишь статисты, которые, в отличие от Рида и Горрекера, не имеют целостного представления о событиях. Доктор Бакстер, тридцати девяти лет от роду, выпускник медицинского факультета в Эдинбурге, служил на Средиземном море в полку Corsican Rangers; он участвовал под командованием Лоу в осаде Капри и, по особой просьбе своего бывшего командира, был назначен на Святую Елену в качестве инспектора госпиталей.

Высокий, полный, с изящными манерами, он часто разделяет трапезу с сэром Хадсоном Лоу, садится с ним за карточный стол и в речах его нет и намека на несогласие со своим шефом. А потому губернатор мечтает заставить Наполеона принять его в качестве своего личного врача, дабы таким образом получать точные сведения о состоянии своего пленника и о его ближайшем окружении; но в Лонгвуде относятся к этому с подозрением, и затея не удается, ибо «нужно быть безумцем, — иронизирует Наполеон, — чтобы согласиться на врача, рекомендованного врагом». Император даже не догадывался, насколько он был близок к истине, а леди Лоу как-то вечером призналась Горрекеру что доктору Бакстеру предлагали представить болезнь Соседа как безобидное недомогание; его миссия заключалась в том, чтобы преуменьшать серьезность любых проявлений болезни. Пробыв на Святой Елене, как это и было предусмотрено, три года, Бакстер вернулся в Англию в мае 1819 года. Незадолго до отъезда он имел бурное объяснение с Лоу, о чем потом с возмущением рассказывал:

«Лоу был в ярости, но быстро успокоился, когда я ему напомнил, что

во всем следовал его политике, что из-за моей причастности к бюллетеням [20] мое имя было опорочено, что я, следуя его указаниям, оказал ему важные услуги и что будет лучше, если я уеду с рекомендательным письмом, так чтобы никто на острове не заподозрил нашей ссоры. Когда губернатор сказал, что министры станут задавать мне кучу вопросов, я ему ответил, что уеду в Челтенхэм, где не буду ни с кем встречаться, что, кроме того, я ничего не знаю о происходившем на острове, а стало быть, и рассказывать мне будет нечего».

20

Речь идет о бюллетенях о здоровье Наполеона, которые он составлял, полагаясь на сведения, представленные доктором О'Мира.

Каковы бы ни были причины этой ссоры, он, уезжая, получил рекомендательное письмо. Вернувшись в Шотландию, он вновь принялся за научные занятия медициной и представил диссертацию о перемежающейся лихорадке De Febre Remittente, что позволяет предположить, что он обогатил свои познания на Средиземном море, где эта болезнь существует в безобидной форме, и на Святой Елене, где она свирепствовала в форме злокачественной.

Томас Листер был облечен губернатором пышным титулом инспектора побережий и волонтеров. Своим товарищам он казался стариком — ему уже перевалило за пятьдесят. В свое время он также входил в число Согsican Rangers, а в момент британской оккупации был офицером гарнизона в Аяччо. Чтобы прибавить ему влияния и власти, ему был присвоен «местный» ранг подполковника, что не могло не вызвать раздражения прочих офицеров.

«Это мужлан, деревенщина, — возмущается Горрекер, — он сморкается в полог своей постели, пользуется грязным, засаленным гребнем и целый год носит, не снимая, одни и те же брюки, да еще и прилюдно ковыряет в носу».

Однако есть кое-что и похуже. Когда освободилась должность надзирающего офицера в Лонгвуде, Лоу решил поручить ее этому отвратительному хаму. Он не видел ничего предосудительного в том, чтобы назначить бывшего члена Corsican Rangers надзирателем за Великим корсиканцем. Это вызывает бурное возмущение французов, и как ни превозносит Лоу достоинства своего кандидата, «человека нрава мягкого и безобидного, знающего французский и итальянский и желающего всеми силами содействовать благополучию пленных и их близких», ему все же придется смириться с категорическим отказом.

«Нам стало известно, — пишет Бертран, — что сей подполковник есть тот самый Листер, который командовал в Аяччо, где находится родной дом Императора. Он не принадлежит ни к английской армии, ни к какой бы то ни было воинской части; в течение уже долгих лет он является вашим ставленником и находится в полной от вас зависимости; он подпишет все, что вы ему продиктуете, примет к сведению все, что вы прикажете, скажет все, что будет вам угодно, не имея иной воли и совести, кроме ваших, нашего злейшего врага. Вне всякого сомнения этот человек подходит вам более, чем какой-нибудь капитан регулярного полка, имеющий достойную репутацию и не утративший собственной совести».

Эта столь агрессивная по тону записка конечно же составлена самим Наполеоном. После обмена письмами, в которых противники именуют друг друга «сикофантами», дело дошло до открытого столкновения. Бальмену стало известно об этом скандале. Он тотчас отправил донесение русскому двору: «Какая подлость — назначать в Лонгвуд бывшего коменданта крепости Аяччо. Это непростительная бестактность. Столь же непростительная, как и назначение тюремщиков всех званий из числа ненавистных Corsican Rangers». В конце концов Лоу придется уступить и назначить на спорную должность славного капитана Джорджа Николса, который будет достойно исполнять свои обязанности.

Майон Эммет, двадцати семи лет, и лейтенанты Уортхэм, двадцати двух лет, и Джексон, двадцати одного года, являются офицерами инженерных войск, которым поручено расширить Лонгвуд Хаус, построить жилье для Бертрана, составить чертежи и возвести новую резиденцию Наполеона Лонгвуд Нью Хаус. Кроме того, они должны поддерживать в должном состоянии батареи, форты, жилые и административные строения. Эммет, коему выпадет печальная честь копать могилу для Императора, все шесть лет своего пребывания на Святой Елене будет на ножах с губернатором Лоу, которому непереносим его независимый нрав. Так же обстоит дело и с Уортхэмом, который будет удален из Лонгвуда не в связи с завершением работ, а под угрозой жестокой опалы. Лейтенант Бэзил Джексон — человек иного склада. Благодаря своей молодости, красивой наружности, изящным манерам и прекрасному знанию французского языка он станет бесценным помощником для губернатора.