Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Мартино Жильбер

Мать Луи Маршана, лакея Наполеона, находившаяся при особе маленького Римского короля, ставшего принцем Пармским, поспешила вручить ботанику пакет и письмо, адресованное сыну: «Я посылаю тебе прядь моих волос. Если кто-нибудь сможет написать твой портрет, пришли мне его. Твоя мать». Такова, по крайней мере, официальная версия. Маршан в своих «Мемуарах» утверждает: «Я нашел в конверте аккуратно сложенную бумагу, на которой было написано: "Волосы Римского короля"; а на другой, почти такой же: "Моему сыну".

— Это принадлежит тебе, — сказал Император, прочитав надпись, — а это — мне.

Развернув бумагу и увидев белокурые волосы своего сына, он велел положить их в свой несессер. Я положил их рядом с прядью волос императрицы Жозефины, присланной ему на остров после ее смерти. Эти две пряди хранятся теперь в моем ковчежце». Сразу же вызывают удивление наличие различных версий этого события и молчание Гурго относительно посылки его собственной сестры, содержавшей вышитый платок и письмо; возможно, некоторая осторожность соблюдалась для того, чтобы не скомпрометировать гонца и иметь возможность

использовать его для установления двусторонней связи. Но они забыли о полиции Лоу и о том, что на Святой Елене — даже в наши дни — везде есть глаза и уши, и невозможно даже просто зайти в какой-нибудь дом, оставшись незамеченным. Лоу вышел из себя, когда узнал, что Маршан беседовал с ботаником, а когда обнаружил, что были доставлены и вручены адресату пакеты, он яростно набросился на австрийского комиссара и грозил отдать ботаника под суд «за нарушение английских законов, касающихся безопасности колонии». Штюрмер, как мог, защищал своего соотечественника, и Лоу, понимая, что следует соблюдать осторожность, поскольку Велле был посланником самого императора Австрии — серьезного противника для губернатора, пусть даже и английского, — ограничился тем, что выразил государственному секретарю лорду Батхэрсту опасения, несообразные с имевшим место инцидентом, и предложил принять более суровые меры по надзору за Лонгвудом.

«После этого дела Вашей милости станет ясно, что существуют препятствия к предоставлению Бонапарту большей личной свободы и больших средств сообщения, чем те, коими он располагает в данный момент; я не могу не рассматривать присутствие комиссаров в качестве единственного препятствия к предоставлению подобных милостей».

Сэр Хадсон Лоу, тюремщик и полицейский, умел использовать все средства!

Велле получил разрешение свободно собирать растения в любой части острова, каковой покинул лишь десять месяцев спустя. Что касается барона, то, устав от унылого пейзажа и шума Джеймстауна, а также удушающей жары, он нанял за весьма солидную сумму 200 фунтов в год прелестный дом в Розмари Холл, где поселился вместе со своей супругой и русским комиссаром, делившим с ним скуку их существования [27] . Когда из-за дерзкого поведения его коллег отношения с губернатором обострились, Штюрмер стал покладистым и повсюду твердил, что ему приказано «не осложнять ситуацию и быть сдержанным, поскольку его Двор отвечает за "маленького человечка"». Ах, как это было неприятно человеку, облаченному в австрийский мундир, вспоминать, что у Наполеона есть сын, коему император Франц приходится дедом! Однако у него все же произошла довольно шумная стычка с хозяином Плантейшн Хаус.

27

Штюрмер, к своей радости, обнаружил там свинью с поросятами, три или четыре овцы, кур и петуха. Все они имели честь фигурировать в его отчетах.

— У вас есть приказ не дозволять мне встречаться с Бонапартом?

— Напротив, — отвечал Лоу, — я готов пойти представить вас, но я ни за что не допущу, чтобы вы встречались с ним, не будучи предварительно представлены ему мною.

— Но это то же самое, что запрещать нам его видеть, поскольку известно, что он ни за что нас не примет вместе с вами! — вспылил барон.

Этим все и закончилось: получая 1200 фунтов жалованья, коих ему едва хватало, Штюрмер продержался до 1818 года, когда после своей последней ссоры с губернатором был отозван и направлен в Бразилию в качестве посланника Австрии.

В течение этих двух лет он будет направлять желчные доклады своему Двору, в которых, нужно признать, он рисует довольно мрачную картину местного общества.

«Мужчины здесь грубы и невежественны, женщины глупы и уродливы, дети великолепны, народ беден, а зажиточные люди скупы, как герой пьесы Мольера. Легкий поклон, гнусавое yes или глуповатая улыбка — это единственное, чего можно добиться в ответ на приветствие от местных дам. Англичане скучают и, следовательно, скучны. Леди Лоу, женщина лет тридцати четырех, напротив, весела, кокетлива и к тому же завзятая сплетница; она, должно быть, была хороша в молодости и сейчас еще делает все, чтобы остатки прежней красоты были замечены. Леди Малькольм мала ростом, горбата и потрясающе уродлива; изысканность и оригинальность ее туалетов не в силах скрыть следы разрушений, оставленных безжалостной рукой времени, и над ней часто посмеиваются, но в общем это в высшей степени достойная женщина.

Есть еще: маленькая леди Бингэм, которая не дурна и не хороша, не умна и не глупа; некая мадам Виниярд, жена главного квартирмейстера, пользующаяся некоторым успехом, и еще одна барышня, Бетси Балькомб, живая, жизнерадостная и непосредственная, ставшая известной благодаря расположению к ней Бонапарта. Прочие не заслуживают чести быть упомянутыми».

Граф Бальмен

Русский резидент, безусловно, самый интересный из трех посланников и наиболее достойный доверия. Имя его указывает на непростое происхождение и объясняет сочетание ледяного шотландского юмора с безудержной русской фантазией, которые он демонстрирует в своих докладах и в своих разговорах. Александр Антонович Рамсей де Бальмен происходил из рода шотландцев, эмигрировавших следом за Яковом II Стюартом, чтобы служить в России; он был воспитан в петербургском кадетском корпусе, и его нетрудно себе представить коротко остриженным мальчиком в темном мундире, с веселым и лукавым взглядом. В 1800 году, двадцати одного

года от роду, он становится гвардейским капитаном, но, получив звание, которое открывает ему дорогу к военной карьере, попадает в неприятную, но вполне обычную в ту пору историю: как многие отпрыски дворянских родов, он любит выпить и не прочь подраться, а напившись, мечтает поколотить жандарма. За драку с полицейским молодого Бальмена отдали под суд и, как героя Толстого, разжаловали. К счастью, в царствование Александра и в эпоху преобразований армии накануне наполеоновского нашествия подобное не являлось препятствием к преуспеянию. Разочаровавшись в военном ремесле, Александр Антонович вступает в 1801 году на дипломатическое поприще. В 1805 году он становится советником Дипломатической коллегии и вскоре отправляется с дипломатическими миссиями на Сардинию, в Неаполь, Вену и Лондон. В момент решающего наступления Великой армии в Россию он, подобно тем блестящим аристократам, которых изобразил Толстой и на которых он так похож, вновь надевает мундир, и вот он уже подполковник, участвующий в последних кампаниях против Наполеона рядом с Бернадотом и Веллингтоном, и даже в важных миссиях. За что и получает отличия: орден Святого Владимира, прусский орден «За заслуги» и шведский орден Шпаги. А по окончании войны он мечтает вернуться в посольство в Лондоне и вновь окунуться во фривольную атмосферу салонов эпохи Регентства. Принятый в лондонском обществе, этот старый холостяк возымел было намерение жениться на Маргарет Элпинстоун, племяннице лорда Кейта, но получил отказ, так как барышня нашла его «слегка чудаковатым». Ему понадобилось немало усилий и интриг, чтобы добиться этого назначения, свидетельство чему обнаруженное нами в его досье замечание графа Ливена, посла России при Сент-Джеймсском дворе, благодаря которому и было принято решение о его назначении:

«Я осмелюсь напомнить Его Императорскому Величеству об обещании, которое он дал Великой герцогине Екатерине во время своего пребывания в Лондоне, одобрить назначение графа де Бальмена в Лондонское посольство, к коему он ранее принадлежал и каковое оставил, чтобы служить в армии во время последней войны. Это человек, исполненный ума и всяческих достоинств, равно как и способностей к дипломатической деятельности».

Эта карьера, ордена, украшающие мундир русского посланника, произвели сильное впечатление на Хадсона Лоу, который тотчас по его прибытии поспешил доложить в Лондон: «Русский комиссар, похоже, с пренебрежением относится к своим коллегам; я думаю, что он на голову выше их. Он происходит из шотландской семьи». Несмотря на 1200 фунтов жалованья, которое вскоре будет увеличено до 2 тысяч, и пособие в 1600 фунтов на обустройство, Бальмен быстро понял, что Святая Елена не идет ни в какое сравнение с Россией и что Джеймстаун не может заставить забыть Лондон, тем более что переводы из Лондона нередко задерживаются и ему часто приходится занимать деньги на жизнь у губернатора. Эта ситуация не могла вызывать особого оптимизма, и его первое послание звучит на редкость безрадостно: «Святая Елена — самое печальное, самое уединенное, самое неприступное место на свете, которое исключительно легко защищать и почти невозможно атаковать; место — самое неприветливое, самое бедное, где все стоит безумно дорого». Оно как нельзя лучше подходит для той задачи, исполнять каковую ему назначено.

Для него, как и для Пьера Безухова в романе Толстого, центром притяжения является пленник Лонгвуда.

«Что с первого мгновения на острове более всего поразило меня, так это то огромное влияние, которое этот человек, окруженный стражниками, скалами и безднами, все еще оказывает на умы. Все на Святой Елене ощущают его превосходство, и Лас Каз говорит: "Мое блаженство заключается в том, что я могу постоянно лицезреть этого героя, это чудо". Англичане приближаются к нему с робостью, и даже те, кому поручено надзирать за ним, счастливы всякому его взгляду, слову, разговору. Никто не смеет обращаться с ним как с равным. Обреченный судьбой на унижение, не видя вокруг ничего достойного своего гения, он забавляется этим отношением к себе окружающих, намеренно возбуждая зависть одних и выказывая расположение другим».

Как это непохоже на наивную болтовню маркиза де Моншеню! В течение четырех лет своего пребывания на Святой Елене, даже когда с Лоу его будут связывать отношения зятя и тестя, он не перестанет отправлять в Санкт-Петербург подробные и хорошо составленные депеши, которые его министры будут регулярно класть на стол царю; дипломат и внимательный наблюдатель, русский комиссар умело сочетает точное исполнение своих обязанностей, свое восхищение Наполеоном и умение угодить желаниям своего государя, кои тот ясно высказал ему перед отъездом. Распоряжения относительно его миссии, составленные рядовым чиновником, были представлены на утверждение — мы это обнаружили в московских архивах — Каподистрия и Нессельроде, которые подчеркнули слова личное уважение, каковое следует ему выказывать, имея в виду поведение по отношению к бывшему Императору. Он постарается точно, тщательно и регулярно вести «дневник, который будет содержать лишь материалы, представляющие интерес для истории», и занятие это будет отвлекать его от удручающего убожества окружающего общества и всепожирающей скуки.

В октябре 1816 года Каподистрия сообщает Бальмену: «Граф Ливен передал ваши доклады № 3 и 4. Его Величество ознакомился с ними и выразил свое удовлетворение как тактичностью вашего поведения, так и точностью в описании событий, являющихся предметом вашего доклада. Его Императорское Величество приказал мне просить вас и далее держать нас в курсе ваших наблюдений, не опасаясь перегрузить ваши донесения сведениями, каковые никоим образом не могут быть лишены интереса. Его Величество считает их столь же ценными, как и те сообщения, кои вы нам недавно передали».