Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
Шрифт:
Председатель технической школы Замоскворецкого трамвайного парка Иван Егорович Шишков был арестован 22 ноября 1918 года по доносу сослуживца за агитацию созыва Учредительного собрания.
Безработный Петр Павлович Пименов был арестован 6 сентября 1918 года, когда пришел регистрироваться, как бывший офицер, «за самовольный выезд из Москвы» (он опоздал на регистрацию, так как уезжал в подмосковную деревню за хлебом).
Учительница музыки Мария Михайловна Малинкова была арестована 7 июня 1918 года в гостинице «Мадрид», где продавала брошюры епископа Нестора
Бывший присяжный поверенный Сергей Михайлович Коссобудский был арестован 7 сентября 1919 года зато, что его фамилия оказалась в списках по выбору в Учредительное собрание от партии кадетов. В том же месяце по подобному обвинению арестовали более сотни москвичей.
Зато люди, подобные бандиту Журбе, не только оставались на свободе, но и были наделены неписаными полномочиями грабить, пытать, убивать. Оттого народ стал называть ВЧК и губернские ЧКуже не «чрезвычайками», а «чересчурками». Даже удивительно, что люди продолжали шутить.
Но революционеры, в том числе комиссар Журба и придворный поэт новой власти Демьян Бедный (чья настоящая фамилия гораздо более соответствовала его деятельности — Придворов), не понимали юмора, они везде вынюхивали и уничтожали крамолу — кто пулей в лоб, кто пыткой, а кто пером.
Уж на что я шутник, но и мне не до шуток:
Жутко в Питере. Воздух в нем кажется жуток.
Напряженность глухая на каждом шагу:
Всем нутром своим чувствуешь близость к врагу.
По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 56.
Охотники за самогонкой
Елена Алексеевна Кусковская, жительница подмосковного города Клин, вернулась домой 16 марта 1919 года из Москвы, где купила на Сухаревской площади 20 фунтов сахару по 75 рублей за фунт. Тотчас к ней в избу наведались с обыском заведующий уголовным розыском Клинского уезда Дмитрий Игнатьевич Крыленков и милиционер Василий Яковлевич Белоусов. Разжились представители власти у одинокой бабы самогонным аппаратом, мешочком сахару и двумя новенькими кусками подметки.
Распалившись от вида даровой добычи, славные бойцы революции в тот же день посетили Дарью Пантелеевну Куркину. Крыленков, как кошка валерьянку, издалека чуял горячительные напитки и первым делом полез на печку.
— Это еще что?! — радостно воскликнул он, обнаружив ведро с мутной жидкостью.
— Бражка, господин начальник.
— Не господин, а гражданин. Ты старорежимные выражения брось. Самогоноварением занимаешься? Под суд захотела?
— Простите, гражданин начальник, — заплакала одинокая старая женщина. — Не подумайте чего плохого, я на картошку и хлеб меняю, чтобы с голода не помереть.
— То-то и оно, что спекулируешь. Придется составить акт и арестовать тебя.
Старушка сокрушенно всплеснула руками и молча опустилась на скамью.
Тем временем Крыленков с Белоусовым обыскали ее избу
— Через два дня пришлю человека, к его приходу из своей бражки выгони спирту для нашей больницы, — распорядился Крыленков.
Старушка понимала, что огненная влага пойдет прямиком в горло сотрудников уголовного розыска, но все равно обрадованно закивала головой — не поведут в тюрьму.
Напоследок трудового дня Крыленков заглянул к Марии Петровне Козловой. Он вообще предпочитал обыскивать одиноких женщин, чтобы не нарваться на мужской кулак. Хозяйки дома не оказалось, дверь открыл мальчишка — ее сын. Так как малолетний испуганный сопляк не являлся помехой, начальник уголовного розыска конфисковал у вдовы 15 фунтов сахару-рафинаду, 17 фунтов сахару-песку, три бутылки подсолнечно-го масла, 4, 5 куска мыла, три селедки, связку ключей, медный поднос, пачку стеариновых свечей, охотничью двустволку и шесть бутылок самогону. Бражку, как обычно, оставил на месте, приказав мальчику «раствор не трогать и матери наказать тоже — он нужен для медицинских целей».
На следующий день к Козловой зашел милиционер Белоусов со своим самогонным аппаратом, (он знал, что у хозяйки этот агрегат сломан) и под его строгим надзором вдова выгнала ему из своей бражки самогона.
Хорошо жилось и пилось членам уездного уголовного розыска. Но по городу Клину поползли разговоры о самочинстве Крыленкова и его подручных. Козлова даже потребовала через суд вернуть ей награбленное. Как бы в насмешку вдова получила назад три селедки, один кусок мыла и бутылку подсолнечного масла. В отместку за жалобы и проявление недовольства его революционными действиями Крыленков передал в народный суд Клинского уезда следственное дело на трех обворованных им вдов, обвинив их в «спекуляции монопольными продуктами».
В суде настороженно отнеслись к присланным бумагам и не поверили краснорожему Крыленкову, что самогонка немедленно уничтожалась в его присутствии «при помощи вылития в ватер». Народный суд нашел, что «никаких вещественных доказательств, кроме трех аппаратов и электрической лампочки, в суд милиция не представила», что протоколы допросов, проводимых Крыленковым и его милиционерами, противоречат его же обвинительному заключению… Короче, в Московский губернский революционный трибунал было отправлено мотивированное постановление в отношении действий клинской уездной милиции.
Ревтрибунал согласился, что клинские милиционеры присваивали себе имущество бедных вдов, но «ввиду маловажности преступления и объявленной ВЦИК от 5 ноября 1919 года амнистии дело против Белоусова, Цветкова и Крыленкова следствием прекратить».
Надо думать, амнистированные на радостях ограбили еще двух-трех баб и широко отпраздновали гуманноерешение ревтрибунала.
По документам ЦГАМО, фонд 4612, опись 1, дело 580.
Брусенский монастырь