Повседневная жизнь российских жандармов
Шрифт:
Весьма примечательной для елизаветинского сыска стала громкая история с французским посланником маркизом Шетарди, считавшимся личным другом императрицы. Именно маркиз вместе со шведским послом Нолькеном в конце 1740 года через личного врача цесаревны И. Лестока вступил в переговоры с Елизаветой и обещал всяческую поддержку в случае восшествия на престол. И хотя переворот произошел без всякого участия Шетарди, он поспешил представить себя в качестве главной его пружины и заслужил в обществе репутацию «своего человека» в Зимнем дворце.
Франция желала втянуть Россию в союз против Австрии, чему сильно противился канцлер А. П. Бестужев-Рюмин, и Шетарди стал с помощью Лестока плести против канцлера интриги. Но Бестужев-Рюмин оказался хитрее маркиза: служба перлюстрации перехватывала все письма посла и давала
Некоторые свои письма уверенный в своей безопасности и безнаказанности маркиз даже не шифровал. Но и шифрованные письма не составляли препятствий для Бестужева-Рюмина. В его распоряжении был ученый-математик X. Гольдбах, который был «…в состоянии… вашему сиятельству… как скоро вы мне токмо приказать изволите, и цифирный ключ вручить, способом которого каждому, который по-французски разумеет, все иныя той же цифири пиесы дешифровать весьма легко будет». А. П. Бестужев-Рюмин приказал, и Гольдбах скоро вручил канцлеру цифирный ключ, а уж по-французски русские уже тогда достаточно разумели. В результате императрице Елизавете скоро был представлен «меморандик» по перлюстрированной корреспонденции Шетарди. разгневанная Елизавета тут же подписала указ главе Тайной канцелярии А. И. Ушакову: «…к французскому бригадиру маркизу Шетарди немедленно поехать и ему имянем нашим объявить, чтобы он из нашей столицы… в сутки выехал».
Изумление французского посла не поддавалось описанию. Он был буквально поражен на месте и не мог вымолвить ни слова. Когда же он оправился от удара и стал было что-то приводить в свое оправдание, Ушаков добавил еще «горяченькой» информации, и маркиз окончательно сник. Он даже не мог сослаться на свою дипломатическую неприкосновенность, потому что, возомнив себя «другом» Елизаветы, он пренебрег вручением ей верительных грамот. В момент своей высылки маркиз оказался обычным частным лицом, а не представителем своего короля! «По всему видно, что он никогда не чаял, дабы столько против его доказательств было собрано, — писал канцлер М. И. Воронцову, — а когда он оныя услышал, то еще больше присмирел, а оригиналы, когда показаны, то своею рукою закрыл и отвернулся, глядеть не хотел» [15] .
15
Историк В. А. Бильбасов (конец XIX века) сравнил оригиналы донесений Шетарди с образцами его дешифрованных писем и пришел к выводу, что перевод на русский язык эпизодов, компрометировавших маркиза, не всегда был верен.
В июне 1745 года Елизавета Петровна в сопровождении свиты выехала из Петербурга в Ревель, где наблюдала за маневрами флота, а затем прибыла в порт Рогервик — бухту в Финском заливе, где в 1723 году Петр I заложил крепость и порт. Отсюда она должна была следовать в Ригу, но внезапно изменила свое решение и срочно вернулась в Петербург. Вот что по этому поводу пишет Екатерина II в своих «Записках»: «Многие ломали себе голову, чтобы отгадать причину этой перемены; несколько лет спустя основание тому раскрылось. При проезде… через Ригу один лютеранский священник, сумасшедший или фанатик, передал… письмо или записку для императрицы, в которой он ее увещевал не предпринимать этого путешествия, говоря, что она подвергнется там величайшей опасности, что соседними врагами Империи расставлены люди, — подосланные ее убить… Это писание было передано Ее Императорскому Величеству и отбило у нее охоту ехать дальше; что касается священника, то он был признан сумасшедшим, но поездка не состоялась».
Рисковать своей священной жизнью Елизавета Петровна явно не хотела.
В журнале «Русская старина» за 1871 год приводится следующее свидетельство ее современника: «От излишнего страха императрица Елисавета переменяла опочивальни и приказывала
Гораздо серьезнее было дело арестованного в 1754 году поручика Бутырского пехотного полка Иосифа Батурина, планировавшего арест Елизаветы Петровны и убийство ее фаворита и тайного морганатического супруга генерал-фельдмаршала графа А. Г. Разумовского, командира «лейб-компании». Конечной целью заговора было возведение на престол великого князя Петра Федоровича. Батурин имел сообщников в гвардии и даже своих людей в «лейб-компании». Он пытался также привлечь к заговору солдат одного из батальонов Преображенского полка. В исторических бумагах, собранных К. И. Арсеньевым, по этому поводу говорится следующее: «Солдат он обнадеживал… что которые-де будут к тому склонны, то его высочество теми капитанскими рангами и будут на капитанском жалованье, как ныне есть лейб-компания».
Батурин, как до него и Турчанинов, играл здесь на слабой струнке солдат и их зависти к привилегиям лейб-компанцев. Авантюрист не побоялся даже подстеречь на охоте великого князя Петра Федоровича и попытаться привлечь его к заговору, но наследник престола, перепугавшись до смерти, тем не менее о встрече с ним императрице не сообщил. Заговор все-таки был раскрыт, и Батурин заключен сначала в Петропавловскую крепость, где он в 1767 году настолько расположил к себе охрану, что чуть было не совершил оттуда дерзкий побег [16] , а потом был сослан на Камчатку.
16
В царствование Александра III такую же неудачную попытку совершить побег из Петропавловской крепости, распропагандировав ее охрану, предпринял печально знаменитый революционер С. Г. Нечаев.
Но и там он не угомонился и в 1771 году учинил новый бунт, в результате которого вместе с другими мятежниками захватил судно и попытался бежать на нем за границу. Наконец-то побег ему удался, но вмешалось Провидение, и после долгого плавания по трем океанам он умер на судне у берегов Мадагаскара, так и не обретя долгожданной свободы.
Журнал дежурных генерал-адъютантов за 1748 год сохранил нам следующее распоряжение Елизаветы Петровны: «Какой тот человек, который Ея и. в. в Петергофе поднес ружье, из коего стреляют ветром — допросить и на допросе взять, под лишением живота, обязательство, чтобы ему впредь таких запретительных ружей в России не делать». Мастера, немецкого оружейника Йоханна Гута, вскоре нашли. Е. В. Анисимов по этому поводу совершенно справедливо замечает: «Думаю, что этот запрет на пневматическое оружие в России был связан с боязнью государыни за свою жизнь».
М. И. Семевский в исследовании о графе Лестоке приводит любопытный эпизод из дел Тайной канцелярии за 1762 год, в котором речь идет о беглом солдате, показавшем на допросе, что какой-то польский ксендз «научил его учинить злое дело к повреждению высочайшего Ея и. в. здравия и дал ему для того порошки и говорил-де, чтобы оные, где государыня шествие иметь будет, высыпать на землю». Оказалось, что он не только испытал этот взрывной порошок на курах, которым оторвало ноги, но и «для учинения онаго злого намерения, наряжаясь в офицерское платье, ходил во дворец и ездил в Царское Село, токмо-де того злого своего намерения не учинил он от страху». Очевидно, что недостаточно строгий режим охраны царских резиденций при Петре I продолжился и во время правления «дщери Великого Петра» [17] .
17
Голштинский герцог Карл Фридрих был племянником Карла XII.