Повседневная жизнь «русского» Китая
Шрифт:
Видимо, от этой безысходности, от необходимости ездить по кабакам и получать за выступления мизерный гонорар (когда Александр Николаевич женился и у него родилась дочь Марианна, не всегда было, на что купить американское сухое молоко), Вертинский соблазнился идеей одной из своих поклонниц открыть собственный ночной клуб.
От этой женщины в памяти видевших ее осталось лишь прозвище — Буби: элегантная, стильная, словно из Серебряного века явившаяся в шанхайскую реальность. Пепельный узел волос, темно-карие глаза на узком лице, всегда печальна и загадочна, любила декламировать стихи Цветаевой, Мандельштама, Ахматовой, Блока, Иннокентия
Никаких деловых качеств, богема в чистом виде, Буби, расставшись со своим покровителем, богатым американцем, получила от него какие-то деньги и решила, что лучшее им применение — открыть ночной клуб, в котором ее царь и Бог, Александр Вертинский, станет совладельцем. И тем самым освободится от нещадно эксплуатирующих его рестораторов.
И вскоре в шанхайских газетах и журналах появились написанные русскими и латинскими буквами объявления: «Вертинский! «Гардения»! По городу были расклеены афиши — все жители Шанхая приглашались на открытие нового ночного клуба с изысканным названием «Гардения», помещение для которого было снято в очень удачном месте: на стыке Международного сеттлмента и Французской концессии. В «Гардению» был приглашен джаз (один из лучших в Шанхае), из других клубов переманили мексиканских танцоров, известных норвежских акробаток сестер Нильсен (все они, разумеется, были русскими, выбравшими ради карьеры европейские имена)…
Давайте попытаемся представить себе ночь в «Гардении».
Все здесь было совершенно по-иному, чем в других подобных заведениях, — ведь владели клубом поэтические натуры, «бродяги и артисты», и посетители чувствовали, что пришли не просто в ресторан, а в гости к друзьям. Величественный метрдотель встречает их и рассаживает за столики, затем к столику подходят Вертинский и Буби. Она — в длинном черном вечернем платье, таинственная, печальная, он — высокий, элегантный, с гарденией в петлице…
Приносят шампанское. Вертинский, подняв бокал, небрежно бросает через плечо: «Счета не подавать, запишите на меня!» — и это повторяется за каждым столиком. Звучит джаз, на эстраду поднимается сам хозяин. Все замирают, повернувшись, словно к солнцу, к этому высокому человеку с надменным лицом, и он тихо-тихо, с такими волнующими интонациями, начинает:
Сегодня томная луна.
Как пленная царевна,
Грустна, задумчива, бледна
И безнадежно влюблена.
Сегодня музыка больна.
Едва звучит напевно.
Она капризна, и нежна,
И холодна, и гневна.
Сегодня наш последний день
В приморском ресторане.
Упала на террасу тень,
Зажглись огни в тумане.
Отлив лениво ткет но дну
Узоры пенных кружев.
Мы пригласили тишину
На наш прощальный ужин.
Я знаю, я совсем не тот,
Кто Вам для счастья нужен.
А он — иной. Но пусть он ждет,
Пока
Я знаю, даже кораблям
Необходима пристань.
Но не таким, как мы! Не нам,
Бродягам и артистам!
Перед громом аплодисментов — несколько минут тишины. Той оглушительной тишины, в которой различимы слезы, боль, печаль, воспоминание о минувшем. Для каждого они свои, только свои… Но, осознав через несколько мгновений, что они не одни в зале, люди внезапно ощущают такое родство душ, такую общность, что, кажется, готовы слиться навсегда в едином порыве…
Счастье, однако, было совсем недолгим.
Ночной клуб «Гардения» прогорел в рекордные сроки — за месяц. «Бродяги и артисты» щедро угощали своих гостей — шампанское лилось рекой, счетов не подавали, ведь ехали сюда в гости к милым хозяевам!.. Зато те, кто занимался скучными делами вроде договоров с поставщиками, кассой, бухгалтерией, не чувствовали себя ни хозяевами, ни гостями, потому безбожно воровали. Выяснилось, что траты несопоставимы с расходами — нечем платить музыкантам и акробатам, выручки никакой нет…
Говорят, Вертинский с Буби и самыми близкими друзьями долго еще допивали в опустевшем помещении оставшиеся в погребе бутылки и думали: как быть дальше? Думать они могли сколько угодно — положение было безвыходным, поставщики грозили подать в суд, к ним присоединились и те, кто занимался в «Гардении» своими «скучными делами»… Короче говоря, Буби как лицо ответственное, вскоре из Шанхая исчезла — вероятно, уехала в Гонконг, где обычно скрывались от кредиторов неудачники. А Вертинский вернулся в «Ренессанс», где снова пел, снова брезгливо ковырял по утрам яичницу и декламировал Ильиной стихи Георгия Иванова:
Так что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или Онера взорвать?
Иль просто лечь в холодную кровать.
Закрыть глаза и больше не проснуться?..
Это был «утренний» Вертинский. Но уже немного иной, переживший разочарование с «Гарденией», тяжкое разочарование, которым он, похоже, делиться ни с кем не желал…
Жизнь «русского» Шанхая, в сущности, и складывалась из триумфов и трагедий, из успешных начинаний и трагикомических казусов. Это сегодня нам из нашего далека может показаться что-то не слишком серьезным: подумаешь, прогорел ночной клуб или какое-то скромное издание!.. А от этого нередко зависели человеческие судьбы, жизни целых семей.
Наталия Ильина вспоминает, как создавалась, а потом закрылась еженедельная газета «Шанхайский базар», в которой не было никакой политики, но которую читатели успели полюбить за то, что это издание, полугазета-полужурнал, было «веселым и злым». На страницах «Шанхайского базара» публиковались статьи Всеволода Никаноровича Иванова, крупного поэта и прозаика эмиграции, бывшей драматической актрисы 3. Казаковой, освещавшей театральную жизнь Шанхая под псевдонимом Алексей Лохмотьев, и заметки Александра Николаевича Вертинского под собственным именем в разделах «Нострадамус» («Почтовый ящик»), «В своем углу» и «Про все».