Повседневная жизнь «русского» Китая
Шрифт:
Тем неожиданнее звучат заключительные строки воспоминаний Иннокентия Филиппова: «Как ни парадоксально и ни кощунственно, может быть, прозвучит, но пребывание в течение многих лет в советских лагерях в какой-то степени обогатило духовно многих: лагеря были средоточием интеллигенции «высшей пробы», которую свозили из всех стран, куда входили советские войска. В свое время мне пришлось общаться с крупными литераторами, учеными, медиками и другими специалистами, и такое общение поддерживало дух политзэков. Размышляя о прожитом и пережитом, приходится только удивляться, до чего же «живучее существо» человек.
В 1956 году я был досрочно освобожден со снятием судимости, а впоследствии — реабилитирован. Имею три образования:
Они (во всяком случае, большинство из них) не озлобились, не замкнулись в себе, испив переполненную чашу несправедливости и горя. Они рвались на Родину и получили ее такой, какой она была, — без плакатных прикрас, без пафосных восклицаний. Вместо пафоса воззваний они слышали с первых дней мат: по дороге в лагерь «с лязгом открывались большие широкие двери, и в вагон, вместе с зимним морозом, вваливалась ватага солдат во главе с начальником конвоя — низкорослым кривоногим косоглазым человечком в коротком черном полушубке. В руках у него был огромный деревянный молоток с длинной ручкой. Пронзительным визгливым голосом он кричал: «Все на одну сторону!», сопровождая команду семиэтажным матом, а затем истошно вопил: «Первая!.. Вторая!..» и т. д., перегоняя людей по одному на другую сторону вагона. Если кто мешкался, получал сильный удар молотком по спине».
Это была долгожданная встреча с Родиной…
…Старшим воспитателем мальчиков детского приюта имени Тихона Задонского был граф Борис Григорьевич Уваров, штабс-капитан, бывший адъютант атамана Семенова. В июне 1941 года он собрал после всенощной своих воспитанников и обратился к ним со словами: «На нашу Родину, Матушку Россию напал враг. Нам следует молиться за спасение России! Какой бы она ни была!» После поражения Японии граф Уваров, возглавлявший русскую диаспору, с хлебом-солью встречал Советскую армию в Харбине, а вскоре был арестован, отправлен в СССР и после долгих допросов осужден как враг народа на 15 лет. Он отбыл свой срок, как говорится, «от звонка до звонка», последние годы разделяя камеру с рецидивистами. Но, наверное, и в эту жестокую годину продолжал про себя молиться за спасение Родины.
Какой бы она ни была!..
…Иван Тихонович Щелоков оказался в Маньчжурии в 1900 году. 22-летний солдат прибыл с отрядом генерала Орлова в состав Охранной стражи КВЖД, по через год отряд был расформирован, а Иван Щелоков переведен на службу в Харбинскую телеграфную контору на чиновничью должность. Карьера его удалась — уже через четыре года он, награжденный двумя Георгиевскими крестами, оставил службу и открыл свой писчебумажный магазин. Дело пошло и превосходно шло до 1921 года, но почти сразу после Февральской революции в России Иван Тихонович перестал интересоваться магазином, его увлекла политика.
Он одним из первых вступил в конституционно-монархическую партию и возглавил ее вместе с генерал-майором Рихтером и известным пароходовладельцем Федором Михайловичем Власовым. Целью партии были объединение русского населения, проживающего в полосе отчуждения КВЖД, и установление монархического строя в России через Учредительное собрание.
В конце 1918 года конституционно-монархическая партия выпустила воззвание «К гражданам Великой России». Издание распространялось среди русского населения Маньчжурии, а оплачено было в основном удачливым купцом и энергичным политиком Щелоковым.
Приобретая все больше влияния и авторитета, Иван Тихонович Щелоков занимал посты в 33 различных обществах, комитетах, банках. Он был невероятно активен: вступил в Русское патриотическое общество, в Лигу борьбы с Третьим интернационалом, позже, уже в 1930-х годах, занимал пост вице-председателя Общества русских эмигрантов…
Его дальнейшая судьба мало чем отличалась от судеб менее уважаемых и менее удачливых соотечественников. В сентябре 1945 года Иван
Следствие было выстроено многоступенчато, обвинений было предъявлено более чем достаточно, однако, не успев толком начаться, этот отлаженный процесс прекратился: Иван Тихонович Щелоков скончался 6 февраля 1947 года в лазарете Восток-ураллага…
Многими замечено, что русские выходцы из Китая в своих воспоминаниях о последних годах жизни там и первых — здесь нередко рисуют действительность одной краской. Но ведь и в Харбине, Шанхае, Тяньцзине не все было прекрасно и радужно, и в СССР не все было ужасающе… Однако в этом нет ничего удивительного. У воспоминаний с дистанции, все более и более увеличивающейся с годами и десятилетиями, другая логика. Человеку свойственно романтизировать и всячески приукрашивать все то, что связывает его с далекой юностью, счастливыми временами, когда и бедность, и богатство переживаются легче, когда ты окружен близкими, любящими людьми, а впереди вся жизнь и существует иллюзия выбора собственной судьбы. И совсем иное — когда совершенный тобою выбор не оправдывает себя, безжалостно крушит надежды. С годами ощущение несправедливо обошедшейся с тобой судьбы усугубляется, доводит до отчаяния.
Может быть, в ком-то это чувство продолжает жить и сегодня. И невозможно судить за него тех, кто спустя полвека задумывается порой о том, что совсем иначе могла сложиться жизнь, если бы не станция Отпор…
В «Архипелаге ГУЛАГ» А. И. Солженицын доказал, что «отцу народов» требовалась рабочая сила для великих строек коммунизма, а какая рабочая сила могла быть лучше, чем миллионы рабов-заключенных? И на эту роль особенно хорошо подходили русские эмигранты, люди, ослепленные желанием вернуться на свою Родину и быть ей полезными.
Как уже говорилось, когда Советская армия вступила в Харбин, почти сразу же начались аресты, в которые никто не хотел верить, потому что генеральное консульство СССР убеждало население: ввиду великих побед и перемены условий жизни в СССР никому ничего не надо бояться! Тем, кто хочет вернуться на Родину, дорога открыта. Тем, кто хочет остаться в Маньчжурии, опасаться нечего — особенно тем, кто был вывезен сюда в раннем возрасте или родился в Китае. «И все искрение в это поверили, — пишет И. Пасынков, — воспитанные в иных моральных параметрах, эмигранты не предполагали, что могут быть обман и провокации в государственном масштабе. (В скобках заметим, что все же отдельные россияне предупреждали — «не верьте, уезжайте!» — таким, например, оказался майор маньчжурской армии Коссов, уехавший заблаговременно из Харбина.).
А методы ГПУ-НКВД за границей оставались прежними: людей в Харбине выкрадывали из квартир по ночам или же задерживали прямо на улице, вывозили с работы. Меня лично увезли из дома ночью 8 сентября (меньше чем через месяц после того, как харбинцы с цветами и слезами встречали освободителей, собираясь на молебны, выстаивая на берегу Сунгари, чтобы увидеть российских офицеров. — Н. С). При этом обычно успокаивали: нужно кое-что выяснить и через несколько дней вернетесь обратно. Но для большинства это было «началом конца». Для меня же эти «несколько дней» превратились почти в одиннадцать лет «великого сидения», как иронически называли политзаключенные свое пребывание за колючей проволокой».