Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период
Шрифт:
— После чаю, немножко погодя, обед… Хороший обед, жирный… Ешь вволю, не торопясь…
— Это уж как полагается… Знамо дело, надо пообедать…
— После обеда можешь отдохнуть…
— Знамо дело, надо отдохнуть…
— Отдохнувши, садись за вечерний чай, пей вволю, не стесняйся… — продолжает соблазнять Гарелин простоватого мужика.
— Знамо дело, как полагается… — вторит мужик, зачарованный хозяйскими речами.
— После вечернего чаю полагается ужин… Хороший ужин, сытный…
— Знамо дело, надо поужинать… — бубнит распустивший уши мужик.
— После ужина сейчас же ложись спать… — продолжает соблазнять простеца хитрый Мефодушка.
— Знамо дело, рабочему человеку надо
— Ах ты сукин сын! Когда же ты работать-то будешь?.. — вдруг гаркает на мужика «Сирота»».
Но, разумеется, не все столь однозначно. Ведь не секрет: среди российского купечества было немало благотворителей, коллекционеров, меценатов. И не только в столицах. В том же Иваново-Вознесенске проживал купец Дмитрий Бурылин, который вдруг замыслил создать в «заштатном», безуездном городке своего рода музей истории мировой культуры и искусства.
Повезло ему, можно сказать, от рождения. Повезло не только потому, что с детства он, что называется, горя не ведал. А еще и потому, что старший его родственник, дед Диодор Андреевич, еще в начале XIX века коллекционировал старинные иконы, рукописи, книги. Отец его был тоже собиратель, правда, несколько иного профиля — питал слабость к монетам и масонской атрибутике.
Дмитрий Геннадиевич унаследовал дедушкину коллекцию в возрасте двенадцати лет. Ему ничего не оставалось, кроме как продолжить собирательство. Тем более для этого у маленького Димы были все возможности. Вместе с отцом он частенько бывал на ярмарках, а денег, выделяемых юному Бурылину «на лакомства», вполне хватало на старинные монеты и другие древности, которыми на ярмарках торгуют мужики с лотков.
Экспонатов становится все больше и больше, а Дмитрий тем временем превращается из барского сынка во взрослого и равноправного члена семьи. Естественно, он принимает участие в управлении фамильным делом. Но главным его увлечением остаются коллекции. И мечта — создать когда-нибудь в родном Иванове музей, большой и знаменитый. Бурылин много путешествует не только по делам коммерческим, но и для собственного собирательского удовольствия. Он, кстати, чуть было не оказался среди пассажиров печально знаменитого «Титаника» — к счастью, в последний момент пришлось изменить свои планы.
Коллекции растут, но открывать музей Бурылин не спешит — не хочет выставлять на обозрение незавершенную работу. Впрочем, уже в конце XIX столетия Дмитрий Геннадиевич высоко оценивает свои экспонаты. Во всяком случае, в 1896 году он пишет завещание: «Означенное собрание впоследствии… должно быть достоянием нашего родного города Иваново-Вознесенска и никогда не должно быть распродано или расхищено (приобреталось оно с большой нуждой и трудами)».
Лишь в 1914 году Бурылин открывает, наконец, музей. Он называется довольно неопределенно — «Музей промышленности и искусства, собрания древностей и редкостей». Однако же количество и качество этих собраний впечатляло много больше, чем название музея. В первую очередь, конечно, уделялось внимание так называемому русскому отделу. Здесь было представлено оружие (от древних шлемов до сравнительно молодых ружей), всякая посуда, разные коробочки, шкатулки, украшения и обувь. В отделе Дальнего Востока было много культовых предметов, и буддистских, и конфуцианских. Впрочем, помимо всяческих божков (бронзовых, медных, деревянных, каменных) здесь находились светские изделия — от мебели до маленьких изящных безделушек. Имелся специальный отдел Индии, Персии, Сиама и Ближнего Востока со всевозможными курильницами, шлемами, щитами и огромными варварскими ножами. Соответственно, в отделе Западной Европы находились арбалеты, алебарды и охотничьи рога, а также всяческая бытовая
Помимо этого, в музее размещались коллекции игральных карт и вееров, нумизматический отдел, отдел масонский, археологический и живописные отделы, а также специальная экспозиция, посвященная войне 1812 года, и комната Льва Толстого.
С современной и научной точки зрения этот музей, наверное, был в некотором роде дилетантским, а строение его — сумбурным. Однако для своей эпохи он был потрясающим. «Кто бы мог ожидать, что в Иваново-Вознесенске, где, кажется, ничего нельзя найти, кроме фабрик и торговых складов, существует один из лучших и крупнейших русских музеев!» — изумлялись петербургские газеты.
Дрессировщик Анатолий Дуров, сам заядлый собиратель, записал в «Книге для посетителей»: «Попав в Ваш дом и увидя музей, я был в восторге. Честь и слава Вам».
А поэт Бальмонт оставил запись стихотворную:
Какой блистательный музей! Блуждаю в нем часа уж два, И так он пышен, что ей-ей, Здесь закружилась голова.Вход в музей был платным. Правда, деньги шли на разные благотворительные цели, первым делом на борьбу с туберкулезом. Никакая, даже самая высокая входная плата не могла бы окупить музейные расходы. Здесь требовались более серьезные денежные источники и, к счастью, таковыми Дмитрий Геннадиевич располагал. Он писал: «Музей — это моя душа, а фабрика — источник средств для жизни и его пополнения».
Своеобразной личностью был Константин Головкин, предприниматель из Самары. Константин Павлович сызмальства начал интересоваться живописью — «рисовал углем и мелом везде: на полу, на стенах». Окончил шесть классов в самарском реальном училище, после чего был приставлен папашей к торговому делу.
Тяга к искусству тем не менее оставалась, и двадцатилетний Костя посещает курсы живописца Бурова. С тех пор в жизни Головкина причудливейшим образом сосуществуют два, казалось бы, таких различных дела — живопись и торговля.
Некто В. Акимов вспоминал: «Наблюдая за Головкиным, я удивлялся его способности успевать во всем. У него было крупное коммерческое дело. Несмотря на это, он часто мог вдруг бросить эти дела и уехать на этюды. Уезжал надолго, иногда исчезая с художниками в Жигули на целые недели. Возвратившись, влезал в бухгалтерию, учет, ежедневно приходил в магазин и работал, как любой приказчик, а затем снова уходил в искусство».
Впрочем, торговал Константин Павлович не чем-нибудь, а всевозможными товарами для живописцев. Другой мемуарист, Г. П. Подбельский, описывал его так: «Головкина я знал еще будучи мальчиком, когда к нему в магазин приходил и покупал бумагу и краски. Худой, стриженный «ежиком», с большими «тараканьими» усами, всегда тщательно одетый, он резко выделялся своим «буржуазным» видом от остальной братии самарских художников». Он был не чужд различных новшеств — в частности, первым в городе приобрел автомобиль. Кроме этого, у Константина Павловича были мотоцикл, велосипед и яхта — тоже не совсем обычные в те времена средства передвижения.
В быту, однако же, Головкин был педантом. Его дочь вспоминала: «Обстановка в квартире и ритм жизни определялись отцом. Распорядок дня не менялся и всегда был таким: после утреннего чая отец уходил в магазин и работал там до 2-х часов. Очевидно, в эти часы он занимался и общественной деятельностью. В 2 часа был обед, где собиралась вся семья. После обеда отец отдыхал лежа 30–40 минут, после чего шел в кабинет рисовать до 6 часов вечера. По воскресеньям он обычно рисовал целый день… Вечером в кабинете отца собирались друзья и знакомые художники, археологи».