Повседневная жизнь рыцарей в Средние века
Шрифт:
Констатация этого факта вовсе не означает кризиса рыцарства, роль и престиж которого продолжали возрастать, что служило доказательством наличия одновременно с ополчением и параллельно ему других способов его рекрутирования. Начиная с XII века сначала в Англии, затем во Франции отмечается рост наемных армий, оплата которых становится возможной именно благодаря налогам — компенсации за невыполнение феодальных обязательств.
Относительная значимость феодального ополчения и даже содержание этого понятия служат ныне предметом дискуссий между историками {2}. Сегодня подчеркивается то обстоятельство, что воинская служба опиралась не только на институт фьефа, но и на другие основания. Впрочем, обстоятельство это становится вполне очевидным к концу XIII века, когда феодальное ополчение превращается в своего рода маргинальный пережиток и обретает такие «подпорки», как денежное вознаграждение за службу, с одной стороны, и распространение созыва поголовного ополчения на всех способных носить оружие мужчин
Впрочем, задолго до этой даты многие рыцари несли свою службу вне рамок феодальной системы. Раз уж мы заговорили об англо-нормандских владениях, уместно вспомнить, что завоевание (1066) обязано в значительной степени привлечению к предприятию толпы рыцарей, которые вовсе не были связаны с герцогом Нормандии узами вассальной верности. После завоевания и насаждения мощного «феодализма» английские короли опирались, помимо феодального ополчения, и на воинские формирования иного типа. Придворные рыцари, к примеру, служили не за фьеф: по определению, фьефами они не обладали. Дворцовые рыцари Генриха I сыграли большую роль в его кампаниях. Имеются в виду профессиональные воины, вышедшие из самых различных социальных слоев Англии, Нормандии и Бретани. Свою верность и привязанность к королю они не раз доказывали подвигами на полях битв.
Очень рано ставка была сделана на рыцарей, принятых на денежное довольствие. В литературе эпохи они фигурируют под названием «рыцари-солдаты» (« chevaliers-soldoiers»). В лэ Марии Французской и в романах часто появляются герои, принадлежащие к этой категории. Приток денег в обращение, связанный с экономическим и торговым взлетом XII века, расширил известную и ранее практику денежного вознаграждения за военную службу. К ней, к примеру, прибегал анжуйский герцог Фулк Нерра в начале XI века. Речь идет прежде всего о тех воинах, которые оставались под знаменами после того, как истекал срок их бесплатной службы. По отношению к ним вознаграждение принимало форму компенсации издержек рыцаря за каждый дополнительный день его участия в кампании; суммарная величина этих компенсаций возрастала весьма заметно между 1150 и 1300 годами, отражая и рост стоимости рыцарской экипировки, и рост потребностей рыцаря, и, наконец, прогрессирующую инфляцию. Но вскоре появляются целые контингента рыцарей, получающих денежное вознаграждение с первого дня своей службы. Расширение контингентов этих настоящих наемников приведет к созданию постоянных профессиональных армий в XIV веке.
Допустимо ли говорить по их поводу о наемничестве? Современный термин включает в себя и уничижительнее значение. В воображении сразу же всплывают банды головорезов, которые предлагают свои услуги любому, лишь бы щедрому, нанимателю, которые без зазрения совести переходят от одного сеньора к другому, меняя знамя в зависимости от капризов фортуны, как и на самом деле поступали «Большие Роты» в ходе Столетней войны или знаменитые капитаны кондотьеров в XVI веке. Однако смена сеньора была событием довольно-таки обыденным и до развития наемничества, до XII века; в ходе Первого крестового похода многие его вожди меняли «патрона», не вызывая при этом никакой критики ни с чьей-либо стороны. П. Контамин полагает, что термин «наемник» может быть применен только к тем воинам, которые совмещают в себе три качества: это военные профессионалы; это лица, выполняющие свою «работу» за денежное вознаграждение; и, наконец, это апатриды (люди, потерявшие отечество). Отсутствие хотя бы одной из этих трех ипостасей делает употребление термина неправомерным. Так, он неприложим ни к придворным рыцарям, ни к «рыцарям стола» {4}(речь идет о таких рыцарях, которые, не обладая фьефом, жили и, естественно, столовались в замке своего сеньора. — Ф.Н.). Такое определение мне представляется слишком узким. На мой взгляд, предпочтительнее иное: о наемничестве имеет смысл говорить лишь в том случае, когда служба, предлагаемая воином, свободна, добровольна, должным образом расценена в контракте и оплачена в денежной форме. Следует избавиться от уничижительной коннотации термина, которая, как убедительно доказал С. Д. Браун {5}, вовсе не прилагалась современниками к рыцарям такой категории. Их верность сеньору, который взял их на денежное содержание и которому они служили добровольно, могла быть даже выше той, которую имели вассалы, обязанные бесплатной службой. К тому же те, кто получил землю за военную службу, вполне могут считаться «постоянными наемниками».
Рыцарство, как видим, было весьма разнородным в социальном отношении, и не социальный, а профессиональный признак объединяет его в единый корпус. Рыцарем делает способность сражаться в полном вооружении верхом на боевом коне, прибегая к способу атаки с «положенным копьем», который был найден рыцарством и остался
Между тем сами государи начиная с XI века не пренебрегали рыцарским званием и считали себя рыцарями. Причина этого, на мой взгляд, достаточно проста: этот исторический факт выражает собой чувство принадлежности к общности более профессиональной, нежели социальной. Он передает также глубокую милитаризацию общества и, еще более, аристократическую ментальность. В эпоху рыцарства государи сражались во главе своих армий в окружении своих рыцарей. Гильом из Пуатье, восхваляя своего тезку Вильгельма (Гильома) герцога Нормандского, без всяких колебаний сравнивал своего героя с Цезарем, причем в выигрыше от такого сопоставления оставался нормандец: Вильгельм при Гастингсе не довольствовался ролью военачальника, он также с блеском сыграл и роль рыцаря, так как сражался бок о бок со своими рыцарями, наводя ужас на врагов {6}. Некоторые образованные люди осуждали эту тенденцию. Так, Рауль из Каена находил несколько предосудительным то, что граф Фландрии Роберт стремился прежде всего блеснуть в рукопашной схватке и пожать лавры за ловкий удар копьем или мечом, пренебрегая своими обязанностями полководца {7}. Ричард Львиное Сердце, этот эталон рыцарства, навлекал на себя подобного же рода упреки со стороны современных уже нам историков до тех пор, пока J. Guillingham не показал их полную беспочвенность {8}.
Итак, рыцарство шло в бой, возглавляемое своими государями, которые делили с ним и опасности и восторги побед. Удивительно ли после этого, что этика и идеология рыцарства обрели ясно выраженный облик аристократизма?
Переоценка роли рыцарства
Средневековые источники, как исторические, так и литературные, делают ударение на ведущей роли рыцарства во всех боевых действиях и красноречиво повествуют о личных подвигах рыцарей, в первую очередь их вождей. Историки нашего времени, напротив, поставили под вопрос всю средневековую военно-историческую концепцию как слишком пристрастную к рыцарству вообще и к отдельным рыцарям в частности.
Роль рыцарства в средневековых войнах действительно нуждается в пересмотре. Большая часть хронистов, монахов и капелланов происходила из рыцарской среды, а потому они испытывали естественное желание прославить военные подвиги ее представителей. Авторы литературных произведений стремились снискать одобрение той же самой среды, которая как раз и составляла подавляющее большинство читательской публики, а следовательно, и главный источник их денежных доходов. Вот почему все эти источники подчеркивают решающую роль рыцарской атаки в сражениях, которые в свою очередь считаются решающими для исхода той или иной войны.
В действительности же сражения были весьма редки на протяжении всего Средневековья, особенно в XIII веке. Государи и сеньоры вообще старались их избегать, чтобы не потерять сразу всего. Ведение войны вовсе не предполагало давать сражения. Не только в XIII веке, но и в XII битвы были настолько редки, что множество рыцарей не участвовало ни в одной из них, и никто наверняка не принимал участия в нескольких. Боевые действия в большей своей части сводились либо к осаде городов, замков, крепостей, овладение которыми считалось необходимым и для установления контроля над краем, и для ослабления противника; либо — к набегам, целью которых было разорение земель противника огнем и мечом, чтобы подорвать экономическую основу сопротивления. В операциях этих двух типов рыцари были, без сомнения, задействованы, но не как таковые, а как пехотинцы и лучники, что, конечно, лишало их возможности совершать подвиги. Поэтому их роль в такого рода боевых действиях в источниках либо обходится полным молчанием, либо упоминается мимоходом.
Но остановимся все же на сражениях. В самом ли деле рыцарская кавалерия всегда и везде оставалась их «царицей»? Кавалерийские атаки не достигали успеха, когда они наталкивались на сплоченную и готовую к упорному бою пехоту: так было на Лехфельде (955), при Сен-Мишель-ан-л'Ерм (1014), при первой атаке у Понтльвоя (1016), при первых атаках в битве при Гастингсе (1066), при Куртрэ (1302), при Креси (1346), при Азинкуре (1415). Не будем же слепо следовать за источниками, возвеличивая роль рыцарской конницы в войнах и обходя молчанием вклад в общее дело пехотинцев, лучников, мастеров по осадным работам (инженеров, саперов, плотников и др.) [6].