Повседневная жизнь старообрядцев

Старообрядцы? Да это где-то далеко-далеко, в глухой сибирской тайге… Лыковы, отгородившиеся от всего мира, старые бабки неграмотные, люди серые, отсталые, нецивилизованные, упёртые фанатики и сектанты, продолжающие непонятно почему креститься двумя перстами и запирать свои колодцы на замок — ни в коем случае даже попить не дадут из своей кружки, хоть ты умри от жажды… Примерно такое, весьма и весьма мифологизированное представление о старообрядцах существует у многих жителей современной России.

Но представление это, складывавшееся на протяжении десятилетий и даже столетий под влиянием официальной пропаганды (сначала миссионерской, затем советской), мягко говоря, далеко от истины. Мало кто знает, что лишь благодаря старообрядцам удалось сохранить такие чудеса отечественной культуры, как древнерусская икона, знаменное пение, традиции книгописания, многие традиционные народные промыслы, наконец, сам старинный уклад русской жизни… Мало кто знает, что самыми выдающимися русскими предпринимателями XIX —

начала XX века были как раз выходцы из старообрядцев. На начало XX века в руках представителей старообрядчества (династии Морозовых и Рябушинских, Кокоревых и Гучковых, Поляковых и Хлудовых, Рахмановых и Бугровых, Зиминых и Солдатенковых) было сосредоточено 64 процента всего российского капитала. В период, когда Российская империя выходила на первое место в мире по темпам экономического развития, старообрядцы дали стране свыше двух третей всех предпринимателей-миллионеров. При этом старообрядцы-промышленники и предприниматели, зачастую являвшиеся выходцами из простой крестьянской среды, были горячими патриотами России и надёжным оплотом государства (несмотря на то, что в редкие годы в государстве Российском они не подвергались гонениям и преследованиям за веру). Свои многомиллионные капиталы они вкладывали в развитие отечественной промышленности, а не хранили в швейцарских банках.

Одним из таких самородков, пионеров русской нефтяной промышленности был старообрядец поморского согласия Василий Александрович Кокорев, который в 1887 году написал в своей книге «Экономические провалы» слова, звучащие сегодня как нельзя более актуально: «Пора государственной мысли перестать блуждать вне своей земли, пора прекратить поиски экономических основ за пределами отечества и засорять насильными пересадками на родную почву; пора, давно пора возвратиться домой и познать в своих людях свою силу» [1] . Другой старообрядец Сава Тимофеевич Морозов [2] говорил в 1896 году о том, что «богато наделённой русской земле и щедро одарённому русскому народу не пристало быть данниками чужой казны и чужого народа» и что «Россия, благодаря своим естественным богатствам, благодаря исключительной сметливости своего населения, благодаря редкой выносливости своего рабочего, может и должна быть одной из первых по промышленности стран Европы» [3] .

Из старообрядческой среды вышли многие выдающиеся деятели, оставившие заметный след в «большой» русской культуре и русской истории: М.В. Ломоносов, атаман М.И. Платов, поэты Ф.Н. Слепушкин, Н.А. Клюев, С.А. Клычков, Б.П. Корнилов, писатели Ф.В. Гладков, А.М. Волков, И.А. Ефремов, художник К.С. Петров-Водкин и скульптор А.С. Голубкина, академики Б.А. Рыбаков и Д.С. Лихачев, народный академик-земледелец Т.С. Мальцев, театральные деятели С.И. Зимин и К.С. Станиславский (Алексеев), министр Временного правительства А.И. Гучков и советский министр обороны Д.Ф. Устинов… Неужели же люди неграмотные и отсталые смогли бы добиться таких высот?

Как показывает многотысячелетний опыт человечества, жизнь цивилизации невозможна без преемственности традиций, без связи со своей корневой системой, складывавшейся на протяжении многих веков. Поэтому непростительно, просто самоубийственно не знать духовно-нравственных истоков собственной цивилизации, а значит, и её скрытых возможностей, повторять вдалбливаемые в сознание нашими недругами стереотипы о русской лени, природной тупости и врождённом рабстве русского народа.

Такое сложное религиозное и социально-культурное движение, как русское старообрядчество, всем своим существованием опровергает подобные мифы, уже около трёх с половиной веков продолжая оставаться не просто значительным явлением, но и весьма влиятельной силой в русской истории. Известный русский писатель П.И. Мельников (Андрей Печерский), всю свою сознательную жизнь состоявший чиновником по делам раскола, по долгу службы преследовавший старообрядцев и разорявший их скиты, на склоне лет написал министру внутренних дел: «Главный оплот будущего России всё-таки вижу в старообрядцах. А восстановление русского духа, самобытной нашей жизни всё-таки произойдёт от образованных старообрядцев…»

Действительно, изучая истоки и последствия раскола Русской Церкви и общества в середине XVII века, начинаешь всё яснее осознавать, что движение старообрядчества явилось закономерной реакцией здорового организма русской цивилизации на попытку отравить его ядовитыми миазмами латинства и никонианства. Церковная реформа патриарха Никона, начавшаяся в 1653 году, в конечном итоге привела к трагическому расколу русского общества на два лагеря: тех, кто вольно или невольно принял новшества, и тех, кто не пожелал их принять. В дальнейшем, в царствование Петра I, религиозный раскол был углублён за счёт раскола культурного, когда, по словам В.П. Рябушинского, «получилось два типа — бородатый мужик и безбородый барин» [4] ,

которые отличались друг от друга не только внешним обликом и одеждой, но, что гораздо важнее, культурой и даже языком. «Начитанный, богатый купец-старообрядец с бородой и в русском длиннополом платье, талантливый промышленник, хозяин для сотен, иногда тысяч человек рабочего люда, и в то же время знаток древнего русского искусства, археолог, собиратель икон, книг, рукописей, разбирающийся в исторических и экономических вопросах, любящий своё дело, но полный и духовных запросов, — такой человек был “мужик”; а мелкий канцелярист, выбритый, в западном камзоле, схвативший кое-какие верхушки образования, в сущности малокультурный, часто взяточник, хотя и по нужде, всех выше себя стоящих втайне критикующий и осуждающий, мужика глубоко презирающий, один из предков грядущего русского интеллигента, — это уже “барин”». [5]

В результате никоновской реформы и последовавших за ней гонений десятки, сотни тысяч русских людей (по подсчётам историков, от четверти до трети населения Русского государства!), не желавших изменять вере своих предков, были названы невеждами, причислены к преступникам против церкви и государства и обречены на церковное и царское наказание. Спасаясь от преследований, староверы устремились в дремучие леса и непроходимые болота, выбирая для жительства глухие, незаселённые окраины необъятной Руси. Устремились и за её рубежи. Целые поселения были основаны староверами на Дону и в Сибири, на Керженце и в Стародубье, в Прибалтике и Польше, в Швеции и Пруссии, в Турции и Румынии. Сегодня староверческие общины можно встретить практически на всех континентах: в Австралии и Боливии, в Бразилии и на Аляске, в Уругвае и Аргентине. Хранители «древлего благочестия» бросали всё, кроме древних намоленных икон и старопечатных книг, и на новом месте, куда их кидала судьба, «словно потерянный рай… искали старую Россию» [6] , бережно, буквально по крупицам пытаясь её воссоздать.

Особенно глубокие корни пустило старообрядчество на Русском Севере, долгие годы служившем заповедником традиционной культуры. Под «Русским Севером» в широком смысле слова можно понимать тот культурный ареал, который сложился на территориях Псковской и Новгородской феодальных республик и районов их колонизации, а в более узком смысле — территории, включающие в себя на севере Карелию и Архангельскую область — Обонежье, побережье Белого моря, на западе — Белозерье, бассейн Шексны, нижнего течения Мологи, на востоке — бассейны рек Северная Двина, Пинега, Мезень и Вычегда, а на юге доходящие до южной границы бывшей Вологодской губернии. В научной литературе XIX — начала XX века все эти территории обычно назывались «Поморьем» (Архангельская, Вологодская и Олонецкая губернии).

Сам термин «Поморье» — достаточно древний. По мнению историка И.М. Ульянова [7] , слова «помор», «поморец» на Русском Севере впервые появились в письменных источниках под 1526 годом, когда «поморцы с моря Окияна из Кондолакской губы просили вместе с лоплянами устройства церкви». С этого времени названия «поморцы», «поморский», «Поморье» начинают постоянно употребляться в актовых памятниках и сохранившихся писцовых книгах XVI–XVIII веков, причём последние два наименования встречаются гораздо чаще, чем первое. В официальных документах слово «помор» употребляется в XVI веке и как самоназвание, и как название жителей здешних мест. В дальнейшем на протяжении XVII века содержание понятий «помор», «поморская волость» прочно закрепляется на местах, а тем более в представлении официальных властей. Уже в конце XVI века поморами стали называть всех тех, кто участвовал в «мурманских» промыслах, а сами их волости — поморскими.

Без преувеличения можно сказать, что северные территории — это один из тех центров, откуда начинаются русская история и государственность. Земли эти в IX–XV веках занимали важнейшее место в экономической, политической и культурной жизни Древней Руси. «История северных территорий этого периода полна событий и имён, которые навсегда вошли в сознание и историческую память народа: призвание варягов, общенародное вече, путь “из варяг в греки”, князья Рюрик и Олег, Владимир Святой и Ярослав Мудрый, Александр Невский и Марфа Борецкая (Посадница), первые русские святые и колонизация северных земель — всё это не только вехи истории “Господина Великого Новгорода”, но важные составляющие национальной культуры, отложившиеся на ментальном уровне» [8] .