Повстанцы
Шрифт:
Терзаясь стыдом и гневом, слушала Ядвига рассказ старой горничной. Так вот каковы отношения между поместьем и народом в такое решающее для отчизны время! Если только Пранцишкус и Агота не клевещут по пустякам на ее отца… Но Ядвига чувствовала, что они говорят правду. А ближайшие дни показали, что в словах Пранцишкуса и Аготы не было поклепа.
Однажды утром Скродский проснулся в отвратительном настроении. Ночью одолевали тяжелые сны, какая-то тревога. Одеваться ему помогал по обыкновению Мотеюс, кабинет прибрала Агота. Он позавтракал в столовой с Ядвигой и Юркевичем. Был угрюм и неразговорчив. Ядвига
Отправив дочь и Аготу, Скродский вышел прогуляться по саду. День был погожий, но настроение помещика не улучшилось. Возвращаясь в хоромы, он заметил, что Катре за деревьями выбивает коврики. У Скродского мгновенно ожили давно сдерживаемые желания, созрел план действий. Вернувшись в кабинет, он кликнул Мотеюса и распорядился.
— Я нечаянно пролил вино. Позови Катре, пусть вымоет пол. Я пойду прогуляться, до обеда не вернусь.
Он вышел. Немного спустя появилась Катре с ведром воды. Подоткнув юбку, она стала на колени и принялась счищать пятно. И не заметила, что вернулся Скродский, запер дверь, сунул ключ в карман и, подойдя к ней, стал следить за ее работой. Как только Катре его увидела, тотчас вскочила, чуть не перевернув ведро.
Пан поглаживал бородку, улыбался, вкрадчиво говорил:
— Ну, чего испугалась, девушка? Нехорошо своего барина бояться. Такой красавице я ничего плохого не сделаю. Садись сюда, побеседуем. Хорошо ли тебе в поместье? Никто не обижает?
Он сел у столика на диван, закинул ногу на ногу и указал девушке место рядом. Но Катре, оцепеневшая и перепуганная, не шевелилась.
— Подай мне вина, — приказал пан. — Налей в бокал.
Она выполнила приказание и бросилась к дверям. Не в силах открыть их, обернулась, прижалась к ним, готовая защищаться.
Но Скродский не торопился. Налил еще бокал, выпил, взял трубку, почмокал и сунул Катре:
— Выбей пепел и кончай убирать пол.
Спокойный тон барина ввел ее в заблуждение. Да кроме того, это было приказание о работе. А такие приказания надо выполнять.
Она выбила трубку и протянула пану. Тот взял, но схватил Катре за руку и сильно рванул к себе. Девушка не удержалась и упала на диван. В то же мгновение почувствовала руки пана на своем теле. Это придало ей новые силы. Как на пружинах, вскинулась она с дивана, да так стремительно, что локтем угодила пану в лицо. У Скродского из носа пошла кровь. Катрите метнулась к дверям, ведущим на веранду. Они были не заперты. Очутившись в саду, Катре кинулась в кусты и опрометью убежала в парк.
А Скродский призвал Мотеюса и остановил кровотечение мокрым полотенцем. Умывшись и приведя себя в порядок, не знал, на ком сорвать злобу. Жест девушки казался совершенно непроизвольным. Она, должно быть, нечаянно задела его локтем. Как глупо окончилось это приключение! Пан Скродский винил не столько Катре, сколько самого себя, что действовал неосмотрительно и напугал девушку. В другой раз будет осторожнее.
Лакей Мотеюс, догадавшись, кто именно раскровенил нос пану, доложил после обеда, что горничной нигде не найти. Скродский был озабочен, чтоб только не вышло опять скандала, как прошлой осенью из-за той сумасбродки! Он велел Мотеюсу и экономке хорошенько поискать эту девку. Все напрасно:
К вечеру вернулись из Кедайняй Ядвига с Аготой. Сразу хватились Катре и вскоре узнали об ее исчезновении. Мотеюс рассказал Аготе, при каких обстоятельствах пропала девушка. Агота решила, что теперь у Ядвиги будет повод вмешаться в поведение отца. Когда стало темнеть, Агота привела Катре от Григялиса. Ядвига позвала их к себе и расспросила обо всем. Потом еще долго совещалась с Аготой.
На другое утро Ядвига после завтрака сказала отцу, что желает с ним поговорить по весьма важному вопросу. Скродский повел дочь в кабинет и приказал Мотеюсу следить, чтобы им не помешали. Усадив Ядзю в кресло, закурил трубку и, сев на диван, приготовился слушать. По блеску в глазах дочери он догадывался, что беседа будет не из приятных.
Сначала голос девушки дрожал, но она старалась преодолеть волнение, говорить спокойно, деликатно, с должным почтением к отцу.
— Папа, прежде всего согласись, что я уже не только совершеннолетняя, но и вполне зрелая женщина, которая может и должна совместно с тобой обдумывать и решать важные для нашей семьи вопросы, особенно, когда они связаны с общественными интересами.
— Милая Ядзя, — сдержанно отозвался Скродский. — Разумеется, ты уже не ребенок, но все же ты молодая, незамужняя женщина, и притом — моя дочь. Это полагает известные пределы твоей компетенции.
— Папа, я этих пределов не признаю. Будь жива мама, я бы, может, и не вмешивалась в некоторые вопросы, но теперь я обязана!
— Не стану спорить, — уступил отец. — Каковы же вопросы чрезвычайной важности?
— Отец, мы накануне решающих событий. Даже не накануне — события уже начались. На улицах Варшавы пролилась кровь. Вильнюс облекся в траур. Волна революционного патриотического подъема докатилась до Литвы! Мы не можем оставаться равнодушными!
Ядвига говорила с пылом и пафосом, усвоенными из варшавских воззваний и речей. Но Скродского это не трогало.
— Да, я слышал об этом от тебя и этого пана Пянки. Насколько могу судить по вашим словам, все эти события — дело рук строптивых сорванцов и хулиганов. Дело уличного сброда, подстрекаемого демагогами 'a lа Мерославский!
— Что ты, отец! — вознегодовала Ядвига. — Это акт готовности лучших сынов Варшавы отдать жизнь за свободу отчизны! Акт, скрепленный кровью невинных жертв! Наступают дни еще большего самоотвержения и подвига. Восстанут Польша и Литва. Все сословия — дворяне, ремесленники, крестьяне, мещане, — сыны единой матери, пойдут сражаться и умирать и завоюют вольность!
Долго еще Ядвига декламировала лозунги из варшавских прокламаций, пытаясь пробудить патриотические чувства в сердце отца. Но закоренелый себялюбец, холодный как лед, слушал с выражением безразличной скуки, нервно пощипывая свою седеющую бородку. Наконец он потерял терпение:
— Отлично, отлично! Пускай все сословия восстают со своими Мерославскими, Наполеонами, Гарибальди. Пусть восстанавливают Польшу от моря до моря! Но при чем тут я?
Тут уже вышла из себя и Ядвига:
— Отец! — возгласила она, злобно сверкнув глазами. — Твое поведение не достойно духа времени! Несовместимо с долгом гражданина-патриота! Оно унижает честь дворянина!