Повторный брак
Шрифт:
— Вот так всегда. Берешь чужие, отдаешь свои.
И ни слова благодарности. Но у Семена был принцип — людям надо помогать. И в ответ на черную неблагодарность соседа он все-таки продолжал давать ему взаймы.
Мама, как обычно, обрадовалась сыну, расцеловала его в обе щеки. Из кухни доносился чудный аромат курицы-карри. Мама не так давно научилась готовить курицу по особому рецепту — откровенно говоря, весьма экзотическому. И не спешила осваивать новое блюдо. Никак не могла остановиться, хотела и дальше совершенствоваться. В последнее время, по крайней мере в три последних посещения, запах курицы-карри неизменно встречал Семена, когда он еще только подходил к дверям квартиры.
— На запах пришел? — мама
— А? Кто пришел? — громко закричала бабушка из своей комнаты и выкатилась встречать младшего внука в сверкающем никелем инвалидном кресле.
Семен поспешил ее обнять, бабушка на мгновение прижалась щекой к его щеке. «Не зря брился…», — подумал внук. На большие сантименты он и не рассчитывал.
— Что за парфюм у тебя? Новый? Я что-то такого не знаю! — сразу учуяла бабушка незнакомый запах.
— «Булгари», мужской вариант.
Семена забавляло, как бабушка, невзирая на свои, мягко говоря, весьма преклонные годы, интересовалась парфюмерными новинками. На ее туалетном столике красовалась целая коллекция изящных бутылочек и пузырьков. Подобная ее страсть к ароматам сильно облегчала проблему подарков к Новому году, Рождеству, дню рождения и женскому дню. Главное, нужно было найти какую-нибудь хитовую новинку, изготовленную парфюмерной промышленностью Франции или Италии. Бабушка отдавала предпочтение именно этим странам. Духи она собирала со страстью, присущей настоящему коллекционеру. И дрожала над своей коллекцией с теми же чувствами. Постоянно протирала пузырьки фланелевой тряпочкой, не допуская даже мысли о том, чтобы доверить кому-нибудь свое богатство. Вот тряпочку вытряхнуть от пыли могла позволить кому угодно, проявляя удивительное легкомыслие. Даже внуку Семену. Хотя он однажды умудрился уронить такую тряпочку, когда рьяно вытряхивал ее в открытую форточку. Переусердствовал. Лоскуток парашютиком плавно спланировал на ветку дерева, да так и остался висеть там, призывно желтея. Бабушка пожурила Семена за небрежность, но особо не огорчилась. Что с него возьмешь, с шалопая эдакого!
Мама накрыла на стол и положила Семену солидную порцию курицы. Она с удовольствием отметила, какой хороший аппетит у ее младшенького. Он исправно работал челюстями, иногда они даже пощелкивали.
— Вкусно, мамуля! — спохватился Семен, что забыл восхититься ее стряпней.
— Ешь, сынок, ешь, наедайся. А то на твоих консервах недолго и язву желудка заработать.
Бабушка тоже ела с отменным аппетитом и тоже похрустывая челюстями. Это похрустывание у них было фамильным. Зубные врачи из клиники «Дента-плюс» поначалу пугались этой особенности, но и они вскоре попривыкли, когда члены семьи Лодкиных стали их постоянными пациентами.
После обеда завязался непринужденный разговор. Семен вдохновенно врал о своем невиданном творческом подъеме, неожиданных находках в развитии сюжета и удачных деталях, благодаря которым создаваемый им образ героини становится все более живым и совершенным. Говорить о том, что он застрял в самом начале романа, ему не хотелось из суеверия: скажешь вслух — непременно так и будет. А промолчишь — может, еще как-то и образуется.
Бабушка подкрутила колесико слухового аппарата на полную мощность и с интересом слушала внука. Неожиданно она перебила его:
— Ты не очень-то увлекайся этим своим совершенным образом. Прямо ангел какой-то во плоти. Идеальных женщин в природе нет. Пора бы тебе это знать, если ты до сих пор этого не понял, — со значением добавила она. — Впрочем, как нет и идеальных мужчин. Что весьма прискорбно.
Она поджала губы, помолчала, что-то вспоминая, затем продолжила:
— Помню, был у меня один поклонник, еще когда мы жили в Иркутске. Когда мой папа там налаживал новое дело. И вот в меня влюбился богатый китаец, Чжоу его звали. Да, Чжоу… Красивый! — мечтательно протянула она своим слегка дребезжащим голосом. — И ухаживал он тоже красиво. Как ни придет — цветы и конфеты обязательно. В черном костюмчике, белоснежной рубашечке, галстук — каждый раз новый…
— А тебе тогда сколько лет было, бабуля? — заинтересовался Семен. Как настоящий писатель-профессионал он впитывал в себя все интересное с дальним прицелом, использовать при случае в какой-нибудь будущей книге. Историю о китайском поклоннике бабушки он слышал впервые и тут же навострил уши.
— Пятнадцать лет. Я была такая хорошенькая! — все тем же мечтательным тоном протянула бабушка. — Он все ходил, ходил… Даже с папой уже переговорил, что мечтает на мне жениться, когда я постарше стану. Целый год ходил. Я в него, признаюсь, тоже влюбилась. До чего обаятельный он был, культурный, образованный! И такой хваткий, деловой, его отец собирался ему свое дело передать. И вдруг мне подружка говорит, что видела его в компании с одной женщиной, которая слыла у нас особой весьма легкомысленной. Я не поверила, даже рассорилась с ней. Как оказалось, зря. И вторая подружка его с ней видела, рассказала мне, как та смеялась, заливалась, а он ее нежно под локоток держал.
— А ты что же, бабуля?
— От дома отказала! — гордо встряхнула седыми буклями старушка.
— А вдруг подружки тебе наврали? Из элементарной женской зависти. Твоему счастью позавидовали.
— Семочка, увы, не наврали они. Он сам мне признался, что это его старая… связь. Умолял войти в его положение. Дескать, он взрослый мужчина, а ждать три года, пока папенька наш брак благословит, слишком долго. Раскаивался, чуть не плакал. Просил меня уговорить папеньку свадьбу раньше сыграть. Клялся, что все сделает, чтобы я его простила. Говорил, что только меня одну любит. Но я ему гордо ответила, что после этой ветреной женщины он мне не нужен. А вскоре мы вернулись в Москву. У меня на память от него только фотография осталась. Да-а, память о нем. Мы в Иркутске, это было еще до ссоры с ним, всей семьей решили сняться, к нам фотограф на дом приехал. И Чжоу у нас как раз в гостях был. Все вместе и снялись. Не зря в народе говорят, что до свадьбы нельзя сниматься вместе, к разлуке это… — вспомнила бабуля народное поверье и пригорюнилась.
— Бабуль, покажи мне фотографию, — оживился Семен. — Я что-то такой не помню.
Бабушкин рассказ о ее первой любви показался ему очень интересным. А экзотический жених, сын китайского промышленника, и вовсе просился хоть на какую-нибудь эпизодическую роль в книгу.
— Неужели тебе это интересно, Семочка? — Бабушке было приятно, что внука увлекла ее история из далекого прошлого. — Тогда иди в мою комнату, там в шкафчике, в нижнем ящичке, стоит резная коробочка, в ней и лежит фотография Чжоу. Я ее никогда в альбоме с остальными фотографиями не держала, вот ты ее и не видел. Обиделась я тогда на него очень. А потом переживала долго, тосковала.
Со старинной фотографии, наклеенной на толстый картон, на Семена взирали лица людей, живших в прошлом веке. Он отметил, что они очень отличались от современных какой-то чистотой и открытостью взгляда. Он всматривался в лицо бабушки — барышни с пышными локонами и огромными ясными глазами. Ее пухлые девичьи губы слегка тронула лукавая улыбка. Молодой красивый китаец стоял рядом, тоненькие усики, несомненно, украшали его. Чуть припухлые веки и характерные узкие глаза выдавали его восточное происхождение. Но в целом лицо было не столь ярко выраженного восточного вида.
— Любопытно… Видно, что китаец, но может сойти и за европейца, — задумчиво произнес Семен в некотором недоумении изучая фотографию. Припухлость век, широковатые скулы… Кого-то ему это лицо напоминает. Но кого? Он так и не смог определить. И это его смущало. Пока он не мог понять, почему.
— Он же полукровка! У Чжоу — отец китаец, но мать-то, русская, дочь известного купца, который пушниной промышлял. Фамилию его я уже запамятовала. Поэтому, если бы не разрез глаз, его можно было бы принять и за русского. У него и воспитание европейское, — почему-то вздохнула бабушка.