Пояс жизни
Шрифт:
— В северном полушарии, где приземлился наш звездолет, сейчас лето, — продолжал Батыгин. — Значит, он опустился в районе полюса. Это очень удачно. Мы направим астролабораторию на юг и сможем проследить, как изменяются природные условия. Пусть звездоход повернется вокруг собственной оси, — обратился Батыгин к Лютовникову. — Хотелось бы увидеть с этого холма как можно больше.
… Изображение на экране сдвинулось, и перед глазами зрителей медленно поплыли заснеженные пространства.
— Снег неглубокий, — сказал Батыгин. — Глубина его не больше десяти сантиметров.
— Никаких признаков жизни! — вздохнул кто-то в зале. — Никаких!
Батыгин узнал голос Светланы и улыбнулся.
— А в Антарктиде много бы вы обнаружили признаков жизни?.. Потерпите, вот спустимся южнее…
Снова стало очень тихо, слышалось только легкое потрескивание аппаратов, автоматически переносивших марсианские пейзажи с экрана на кинопленку.
С негромким щелканьем включился микрофон, и голос астроклиматолога, дежурившего у приемных аппаратов, произнес:
— Получены первые сведения о погоде. Температура два градуса тепла, ветра нет, штиль…
Микрофон выключился.
— А недавно был сильный ветер, — сказал Виктор. — Видите заструги?.. Ветер дул с северо-востока.
Сделав полный оборот, звездоход остановился.
— Начинайте путешествие на юг, — распорядился Батыгин.
Снова на экране медленно поплыли заснеженные пространства. Это продолжалось час, два, три, пять, шесть часов. У наблюдателей затекли спины, до рези устали глаза, но никто не покидал зал, каждый боялся пропустить тот момент, когда на экране покажется что-нибудь неожиданное, живое…
Но, сколько ни вглядывались астрогеографы, на мертвой поверхности планеты не удавалось обнаружить никаких признаков жизни.
Изображение на экране рывком сдвинулось вверх, и сине-фиолетовая полоска неба исчезла.
— Звездоход пошел под уклон, — пояснил Лютовников.
Да, звездоход действительно шел под уклон. Это продолжалось около получаса, а потом он принял горизонтальное положение, но небо так и не появилось на экране.
— Наверное, загораживает противоположный склон! — неожиданно громко сказал Свирилин, геоморфолог, ставший специалистом по рельефоведению — науке о формах поверхности планет. Свирилин тотчас умолк и смущенно потер рукою подбородок.
— Что же вы?.. Продолжайте, — подбодрил Батыгин. — Вам, как говорится, и карты в руки.
— Мне ка-а-жется, — сказал Свирилин, и лоб его страдальчески наморщился, — что звездоход спустился на дно большой тектонической долины. Да, да! — осмелел он. — На склонах видны выходы коренных пород.
На далеком противоположном склоне, наконец появившемся на экране, действительно виднелось что-то, очень напоминающее сильно растрескавшиеся красноватые скалы.
— Ни кустика, ни травинки! — опять вздохнула Светлана.
Включился микрофон.
— Температура опустилась до нуля, — сообщил невидимый астроклиматолог. — Ветра по-прежнему нет. Штиль.
— Наступает ночь, — пояснил Батыгин. — Ночь, конечно, относительная, потому что в это время года
Кто-то в зале не сдержал тяжелого вздоха:
— Н-да, и уйти — не уйдешь, и высидеть — не высидишь. У нас тоже ночь?
— Двенадцатый час. И, пожалуй, нам всем пора отправляться по домам, — сказал Батыгин. — Будет еще много таких напряженных дней, и, надо полагать, самое интересное — впереди. Аппаратура переснимет пейзажи, и потом мы просмотрим кадры…
Свет в зале не зажигали, но все стали понемногу расходиться.
— Я останусь, — сказала Светлана. — А ты? — она тронула за руку сидевшего рядом Виктора.
— И я останусь.
Виктор посмотрел на те места, где сидели Денни Уилкинс и Надя.
— Крестовин ушел. И Надя с ним.
Светлана быстро, предупреждая дальнейшие разговоры, приложила теплую ладонь к губам Виктора. Это было так неожиданно и так хорошо, что Виктор забыл и о Марсе и о марсианских пейзажах. Светлана тотчас убрала руку, но губы еще долго сохраняли это удивительное ощущение — нежное, теплое, и он никак не мог заставить себя сосредоточиться…
6
Придя в институт, Батыгин первым делом спросил, имеются ли вести от Джефферса. Ему ответили, что ничего нового нет.
Батыгин молча прошел в демонстрационный зал. Там еще почти никого не было. Лютовников и Костик стояли у аппарата, но астротелевизор не работал.
— Временно прекратили прием передач и остановили звездоход, — объяснил Лютовников. — Можно настраиваться на прием?
В зал вошла большая группа сотрудников института и среди них Безликов. Сейчас он был настолько увлечен наблюдениями за Марсом, что забыл о философии, хотя его портфель и пополнился новыми справочными изданиями. Безликов сел в первом ряду, солидно положив ногу на ногу.
— Начинайте, — попросил Батыгин, обращаясь к Лютовникову.
Экран еще оставался темным, но в зале послышались странные звуки, напоминающие скрип полозьев по снегу и хруст мерзлого грунта под гусеницами трактора.
— Что за шум? — недовольно спросил кто-то.
— Как что за шум? — обиделся Лютовников. — Нам удалось добиться неплохой слышимости. Вчера вы не обратили внимания, — но мы же не слышали Марса! А это — скрипит снег под гусеницами…
За ночь звездоход прошел большое расстояние, и местность изменилась: снегу стало меньше, и теперь он казался синеватым, крупнозернистым, как на Земле перед таянием; толщина снежного покрова не превышала двух-трех сантиметров.
Включился микрофон, и дежурный астроклиматолог объявил:
— Ночью в районе астролаборатории зафиксирована температура в один градус мороза. Скорость ветра до десяти метров в секунду.
Звездоход снова спускался, и прямо в объектив бежал почти свободный от снега красно-бурый склон. На этот раз звездоход пробыл на дне тектонической долины, как определили ее Безликов и Свирилин, значительно дольше — она оказалась шире первой.
— А не проехать ли нам по дну долины? — спросил Батыгин.