Пойдем играть к Адамсам
Шрифт:
Барбара – в белом платье и белых перчатках – с энтузиазмом вжимает педаль газа в пол (хотя она неплохо водит, ей редко выпадает возможность управлять столь мощной машиной). Из-за столь резкого ускорения она чувствует себя немного озорной – есть в ней такая черта, – и ей явно нравится визг шин, когда они выезжают на асфальтированную дорогу и устремляются вперед.
Именно после этого все и начинается.
1
Первые несколько мгновений ее разум был все еще опутан воспоминаниями о последних часах. После того как Барбара
Затем, где-то посреди ночи, раздался шум, короткий и пугающий, – возможно, он ей приснился, – который оставил в ее проясняющемся рассудке нехорошее ощущение. В страхе она подумала, что это дети, но вместо того, чтобы пойти к ним, снова погрузилась в сон без сновидений, который не спешил отпускать ее.
Да, это дети. Вставай.
В полудреме она предприняла все усилия, чтобы подняться с кровати, но в итоге даже не сдвинулась с места. Пробуждающийся разум осознавал не всё сразу, но первым делом она обратила внимание вот на что.
Дневной свет.
Ей было неудобно, она лежала в очень странной для сна позе – на спине, раскинув руки и ноги. Тело было обездвижено, запястья и лодыжки слегка побаливали. Она не могла пошевелиться. Рот был забит мокрой тряпкой, похожей на махровое полотенце, а нижняя часть лица заклеена чем-то жестким, что причиняло боль и стягивало кожу.
Барбара снова попыталась приложить усилия – на этот раз более суетливые и отчаянные, уже не такие вялые, – но тщетно. Она была беспомощна, и в этом состоянии были виноваты… Барбара нервно повытягивала шею, повращала зрачками, и поняла причины – веревка, кляп, скотч. Она была связана. Под простыней, кем-то наброшенной на нее, она разглядела, что привязана к четырем кроватным стойкам, что делало ее пленницей, целиком и полностью.
Факт, конечно же, неприемлемый. Это просто невозможно, особенно при данных обстоятельствах. Она все еще находилась в своей спальне в доме Адамсов; не была похищена или увезена куда-либо. Если не считать дискомфорта от тугих веревок, некоторой скованности в теле и легкой головной боли, с ней все было в порядке. Ей не причиняли вред, ее не насиловали (по крайней мере, по первым ощущениям). К тому же, в кресле рядом с кроватью спал молодой Бобби Адамс.
В утреннем свете его юное лицо было воплощением невинности – светлые волосы, ярко-розовые щеки, пухлые губы – красивый мальчик. В этих условиях – ее беспомощности и его свободы – рассудительный и серьезный Бобби больше походил на слишком молодого часового, спящего в свободное от фронтовой службы время.
Это совершенно невозможно.
Стояло обычное летнее утро, и единственной неуместной вещью в нем была Барбара, самым невероятным образом превратившаяся в пленницу. Когда она полностью пробудилась ото сна, шок и удивление сменились негодованием. Она словно стала жертвой какого-то космического розыгрыша, нацеленного только на нее, и это возмутило ее, практически привело в ярость.
Разумеется, можно было попросить Бобби развязать ее, но с присущим взрослым чувством превосходства над детьми она решила вырваться на свободу самостоятельно.
Однако некоторые уроки усваиваются очень быстро.
Кровать шаталась и трещала, но не поддавалась. Веревка немного ослабла, но при этом петли на лодыжках и запястьях затянулись, как проволочные. Барбара дергалась и извивалась, но при этом могла дышать только носом, поэтому вскоре выдохлась и обессилела. Минута, полторы, и она сдалась. Охотник, похититель, кем бы он ни был, на какое-то время победил. Все еще негодуя, больше от усилившегося осознания собственной беспомощности, она тем не менее перестала тратить силы и замерла. Теперь она была готова принять помощь.
Шум, конечно же, разбудил Бобби. Вечно осторожный, он встал рядом с ней, еще не отошедший от сна и встревоженный.
– Мм, я… э-э, – попыталась произнести она сквозь кляп требовательным тоном. – Э-э. Мм, я… э-э.
Бобби отреагировал мгновенно. Его руки метнулись к ней, но лишь для того, чтобы крепче затянуть удерживающие ее узлы. Он откинул простыню – Барбара увидела, что она все еще в короткой ночной сорочке, – и проверил веревки на ее лодыжках.
Когда он сделал это, лицо у него изменилось, расслабилось. Она заметила перемену.
Он будто внезапно понял, какой сегодня день.
– Синди!
Бобби уже не был рассудительным мальчиком, он выбежал из комнаты, крича так, словно наступило Рождество.
Беспомощная, все еще тяжело дышащая, Барбара напрягла слух в попытке уловить, о чем будут говорить дети. И услышала обычные утренние жалобы Синди.
– Что такое? Хм?.. Перестань сейчас же! – Потом, после некоторой паузы, разговор перешел в торопливый шепот. – Разве ты не помнишь? Послушай!..
Затем дети вбежали в спальню. Проснувшаяся и сияющая Синди – прямо само воплощение радости – вскочила на кровать и уставилась на Барбару. Убедившись в ее беспомощности, поцеловала в нос и обняла, будто та была ее самым лучшим подарком в мире.
– Теперь она наша! – завопила она. Спрыгнув с кровати, закружилась с братом в хороводе.
– Теперь она наша, теперь она наша… наша няня! – Они с Бобби обнялись в нетипичном для них безумном согласии. – И их не будет еще неделю!
Девушка, лежащая на кровати, не была глупой. Факт оставался фактом, визуальным и физическим. В каком-то смысле, по какой-то причине, она стала пленницей этих детей.
Однако вопреки логике, вопреки здравому смыслу ее внутренние привычки возобладали. Дух, воля, жизненная сила подсказали разуму, что он неправ, и по их команде тело продолжило движение. Барбара приподняла голову, повернула ее и внимательно осмотрела свои узы. Она проверяла их снова и снова, непрерывно вращая кистями и ступнями, обретя сперва надежду, а затем разочарование. Напрягая пальцы, потянулась к недоступным узлам и потерпела поражение. Наконец, все еще отказывающаяся верить в происходящее, но обессиленная, внутренне сдалась. Осознание проигрыша, а также шок, негодование и изумление вызвали у нее ярость.