Пойди поставь сторожа
Шрифт:
Серьезные сомнения в этом возникали при взгляде на мисс Александру: густые седые волосы, как всегда, гладко причесаны, на лице ни капли косметики, и это мало что меняло. Интересно, хоть что-нибудь она чувствовала в жизни? Фрэнсис, появляясь на свет, наверно, причинил ей боль, но хоть что-нибудь еще ее трогало?
– Джин-Луиза! – свистящим шепотом произнесла тетушка. – Ты этой штукой перебудишь половину Мейкомба. Отца ты уже разбудила, а он ночью глаз не сомкнул. Прекрати сейчас же!
Джин-Луиза выключила мотор, и внезапная тишина
– И тебе пора бы знать, что босиком лужайки не подстригают. Финк Сьюэлл таким манером трех пальцев лишился, а Аттикус прошлой осенью убил трехфутовую змею на заднем дворе. Поистине, Джин-Луиза, беспечность – твоя геркулесова пята.
Джин-Луиза невольно ухмыльнулась. Тетушка обладала непревзойденным даром путать похожие слова, и наивысшим ее взлетом по этой части было замечание, отпущенное по адресу младшего члена одного еврейского семейства из Мобила на празднике по случаю его тринадцатилетия: мисс Александра заявила тогда, что в жизни своей не видала такого обжору, как этот Аарон Штейн, умявший четырнадцать кукурузных початков после того, как зажег в свою честь менопаузу – она хотела сказать «менору».
– Почему ты не отнесла молоко в дом? Скисло небось уже.
– Не хотела вас будить, тетя.
– Ну, мы уже встали, – сурово отвечала та. – Завтракать будешь?
– Кофе бы я выпила. Больше ничего не хочу.
– Оденешься и съездишь в город. Отвезешь Аттикуса. Он сегодня совсем никуда не годится.
Джин-Луиза пожалела, что не осталась в постели, пока Аттикус не уехал, но сообразила, что он все равно разбудил бы ее и попросил отвезти.
Прошла в дом, на кухню и села к столу. И уставилась на жутковатое приспособление, которое тетушка поставила у отцовского прибора. Аттикус наотрез отказывался, чтобы его кормили, и доктор Финч придумал выход из положения – приделал к черенкам вилки, ножа и ложки большие деревянные держаки.
– Доброе утро, – услышала она: в кухню вошел отец.
Джин-Луиза сидела, не поднимая глаз.
– Доброе утро, сэр.
– Я слышал, тебе нездоровилось вчера. Заходил к тебе, но ты спала – и очень крепко. Сегодня получше?
– Да, сэр.
– А так не скажешь…
Аттикус попросил Господа благословить всех и эти дары Его, которые они принимают от щедрот Его, взял стакан с молоком, но не удержал, и молоко пролилось ему на грудь, потекло на стол.
– Виноват, – сказал он. – По утрам мне бывает весьма…
– Не трогай, не трогай, я все сделаю! – Джин-Луиза вскочила, метнулась к раковине, два полотенца расстелила на столе, из шкафа достала третье, чистое, и принялась осторожно промокать брюки и грудь рубашки.
– Я разорюсь на прачечной, – сказал Аттикус.
– Да уж.
Тетушка положила ему на тарелку бекон с яйцом и тост. Улучив момент, когда отец занялся завтраком, Джин-Луиза наконец решилась на него посмотреть.
Он не изменился. Лицо такое же, как всегда. С чего я решила, что он будет как Дориан Грей?
От
Она все никак не могла привыкнуть, что здесь звонят в шесть утра, в час Мэри Уэбстер. Александра взяла трубку, ответила и вернулась на кухню.
– Тебя, Аттикус. Это шериф.
– Спроси, пожалуйста, что ему нужно.
Тетушка снова скрылась и снова появилась:
– Там кто-то его просил тебе позвонить…
– Пусть позвонит Хэнку. И передаст ему все, что хотел сказать мне. – И повернувшись к дочери, добавил: – Какое счастье, что у меня есть младший партнер и не менее младшая сестрица. Что один пропустит, то другая поймает. Интересно, что понадобилось от меня шерифу спозаранку?
– Мне тоже интересно, – тускло произнесла она.
– Девочка моя, я думаю, тебе стоит показаться Аллену. Ты на себя не похожа.
– Хорошо, сэр.
Покуда отец ел, она продолжала незаметно его рассматривать. Он управлялся с громоздкой конструкцией, как с обычными столовыми приборами. Джин-Луиза метнула вороватый взгляд на его лицо – оно было покрыто седой щетиной. Носи Аттикус бороду, она была бы уже совсем белая, но голова еще только начинала седеть, и брови оставались густо-черными. А вот дядя Джек уже сплошь седой, да и тетушка тоже. А вот когда я начну седеть, то с чего начну? А почему я об этом думаю, хотелось бы знать?
– Извини, – сказала она и с чашкой кофе ушла в гостиную. Поставила чашку на журнальный столик и когда отдергивала шторы, увидела в окно, что к дому заворачивает машина Генри. У окна он ее и нашел.
– Доброе утро. Ты чего бледная такая? Прямо зеленая?
– Спасибо. Аттикус на кухне.
И Генри тоже был прежним. Вероятно, ночью он выспался, и его шрам был почти незаметен.
– Ты что – дуешься на меня? Я тебе помахал вчера, но ты, видно, не заметила.
– Ты видел меня на балконе?
– Видел. Думал, ты нас дождешься, но нет. Как себя чувствуешь сегодня? Получше?
– Да.
– Ты, я вижу, сильно не в духе…
Джин-Луиза допила кофе, сказала себе, что хочет еще, и следом за Генри вернулась на кухню. Крутя на указательном пальце ключи от машины, он прислонился к раковине. Какой он высокий, подумала Джин-Луиза, головой вровень со шкафами. Я, наверно, никогда больше не смогу сказать ему ни единого вразумительного слова.
– …следовало ожидать, – говорил меж тем Генри. – Рано или поздно должно было.
– Пьяный был?
– В стельку. Накачивался всю ночь в любимой забегаловке. Там же до утра наливают.
– Что случилось? – спросила Джин-Луиза.
– Да понимаешь ли, милая, Зибо-младший, – сказал Генри. – Шериф его арестовал, а он попросил позвонить мистеру Финчу, чтобы приехал и вытащил…
– А в чем дело-то?
– Сегодня на рассвете ехал из негритянского квартала, несся как угорелый и сбил старого мистера Хили, когда тот дорогу переходил. Задавил насмерть.
– О господи…