Пойди поставь сторожа

Ли Харпер

– Подставляй рожу. – Пропитав вату этой жидкостью, он оттянул ей вверх губу, рассаженную о зубы, зверски оскалился и стал промокать. – Не дай Бог, нагноится… Сандра!

Из кухни появилась тетушка.

– В чем дело, Джек? Джин-Луиза, я полагала, ты уже…

– Это все неважно. Скажи лучше, найдется в этом доме хоть самое завалящее спиртное?

– Джек, не говори глупостей.

– Да ладно тебе. Наверняка должно быть – я знаю, ты добавляешь его в коржи. Ради бога, сестра, дай виски! А ты, Джин-Луиза, иди в гостиную.

Все еще оглушенная,

она повиновалась. Пришел дядюшка – в одной руке стакан с виски на три пальца, в другой – стакан воды.

– Выпьешь залпом – получишь десять центов.

Джин-Луиза выпила и поперхнулась.

– Дурочка, дыхание задержи. Теперь запей.

Она схватила стакан и принялась торопливо глотать воду. Закрыв глаза, почувствовала, как разливается внутри теплая волна, а когда открыла, увидела дядюшку – он сидел на диване и взирал на нее безмятежно и кротко. Потом спросил:

– Как себя чувствуешь?

– Жарко мне.

– Это алкоголь. А в голове что?

– Милорд, сплошной пробел [65] , – пролепетала она.

– Обойдемся без классиков, скверная девчонка! Как себя чувствуешь, я спрашиваю?

Она сморщилась, зажмурилась и языком болезненно потыкала в губу.

– Иначе. Сижу здесь, а как будто – в моей квартире в Нью-Йорке. Сама не знаю… мне как-то не по себе.

Доктор Финч поднялся с дивана, сначала сунул руки в карманы, потом вытащил и заложил за спину.

65

Уильям Шекспир, «Двенадцатая ночь», акт II, сцена 4, пер. Д. Самойлова.

– Хар-рашо, полагаю, теперь мне самое время выпить по такому поводу. Сегодня я впервые в жизни ударил женщину. Пойду, наверное, стукну твою тетушку – посмотрю, что будет. А ты побудь пока тут и сиди тихо.

Джин-Луиза сидела тихо, но захихикала, услышав, как в кухне доктор Финч препирается с тетушкой:

– Да, Сандра, ты не ослышалась, я собираюсь выпить. Мне остро нужно выпить. Я не каждый день бью женщин, а, поверь мне, с непривычки это нелегко… Да все у нее в порядке… Нет, но я и вправду не улавливаю разницы меж виски в стакане и в кексах… Что? В ад? Да мы все там будем, кто раньше, кто позже… Ну не занудствуй ты, Сандра, я ведь еще в канаве не валяюсь… А сама не желаешь?

Ей казалось – время остановилось, а сама она оказалась в довольно уютном безвоздушном пространстве. В нем не было земли и не было живых существ, зато эта безразличная среда была проникнута каким-то смутным дружелюбием. Да я пьянею, подумала она.

Прискакал в гостиную дядюшка, посасывая из высокого стакана виски с водой и льдом.

– Смотри, что я спроворил у Сандры! Плакали теперь ее кексы.

Джин-Луиза решила взять быка за рога:

– Дядя Джек, мне почему-то кажется – ты в курсе того, что случилось днем.

– Разумеется, в курсе. Знаю каждое слово, сказанное тобой Аттикусу, а на Генри ты орала

так, что мне дома было слышно.

Вот же старый мерзавец, подумала она, он следил за мной в городе.

– Ты подслушивал?

– Да нет, конечно. Ты в состоянии сейчас это обсуждать?

Обсуждать?

– Да, наверное. Если ты будешь говорить прямо и по делу. Епископа Коленсо я сейчас не вынесу.

Доктор Финч, уютно устроившись на диване, чуть подался к ней.

– Я буду говорить без обиняков, деточка. И знаешь, почему? Потому что теперь могу.

– Что? Потому что можешь?

– Да. Могу. Вспомни, Джин-Луиза, что было вчера, вспомни кофейную церемонию утром, вспомни сегодняшний день…

– Откуда ты знаешь, что было утром?

– Ты разве не слышала о таком изобретении как телефон? Сандра с готовностью ответила на несколько резонных вопросов. Ты оповестила о своих воззрениях всю округу. И днем я пытался окольными путями помочь тебе, объяснить тебе… немного смягчить…

– Что смягчить, дядя Джек?

– Соприкосновение с реальным миром.

Он опять пососал виски, и Джин-Луиза увидела, как сверкнули его острые карие глаза. Вот это постоянно упускаешь из виду, подумала она. Он так умело сбивает тебя с толку, что ты не замечаешь, как пристально он за тобой наблюдает. Да, он не вполне нормальный, конечно, но хитер как лис… и знает больше, чем все лисы вместе взятые… Боже, я, кажется, совсем пьяная…

– Вглядись, – говорил меж тем доктор Финч. – Ну что? Все как было?

Она вгляделась. Да, все как было. Каждое слово. Но что-то изменилось. Она поразмыслила.

– Дядя Джек, – наконец сказала она, – все осталось. Это случилось. Это произошло. Но, понимаешь, почему-то теперь это не так невыносимо. Это… это можно пережить.

Она говорила правду. Она не перенеслась в прошлое, которое все сглаживает и всё со всем примиряет. Нет, сегодня по-прежнему сегодня, и она изумленно глядела на дядюшку.

– Слава Богу, – тихо сказал тот. – А знаешь, моя дорогая, почему можно пережить?

– Понятия не имею. Я довольствуюсь тем, что есть. Не хочу допытываться, почему это так. И спрашивать ни о чем не хочу.

Она чувствовала на себе его взгляд и склонила голову к плечу. Но доверять ему нельзя – если он опять заведет про Макворта Прейда, она еще до заката будет на станции.

– Ты и сама в конце концов сообразишь, – слышала она его голос. – Но позволь мне ускорить процесс. У тебя был трудный день. А перенести все это можно потому, что ты, Джин-Луиза, обрела самое себя.

Ага, значит, Макворта Прейда отставили, взялись за меня.

Доктор Финч вытянул ноги:

– Дело, надо сказать, непростое. И мне бы не хотелось, чтобы ты по моей вине совершила скучную ошибку и принялась гордиться своими комплексами. Ты бы изводила нас до скончания века – нашего века, разумеется, – так что давай-ка воздержимся. Каждый человек – остров, Джин-Луиза, каждый человек – сам сторож своей совести. Коллективной совести не существует.