Поймать ветер
Шрифт:
Наталья Николаевна приезжала в городок летом, побывала у дядек. Столько лет её покойная мама пыталась примирить Василия с Иваном. Теперь дочь продолжила её дело.
— Дядь Ваня, — ласково говорила она, — ты вот так болеешь, что же с Василием не помиритесь, пусть бы навестил.
— Придёт — не выгоню, а звать не буду, — отрезал дядька.
Как же, придёт, думала племянница, глядя на угрюмую, но всё ещё воинственную Зинаиду. Но всё же и Василию сказала:
— Ждёт ведь тебя Иван, а ты чего ждёшь, пока помрёт? Как
— Я с ним не воевал, не я войну затеял, я эту стерву видеть не могу, а он — подкаблучник.
Так и не сходил к живому.
А весной Наталья Николаевна приехала всего на полдня на машине и в суматохе не собиралась никого посещать. Только позвонила, чтобы узнать, а оказалось, что Иван в больнице, в коме. Как не сходить в последний раз к живому. Ей на это везло. Всю родню проводила, к уходу каждого руки и сердце приложила.
Зинаида была рядом с умирающим. Дурной запах наполнял палату. Наталья Николаевна задержала дыхание.
— Он только что обкакался, — прошептала ей в ухо Зинаида, обрадовавшись, что не одной эту смерть принимать.
— Перед смертью, — также тихо ответила племянница.
— Ваня, Ванечка! — затормошила умирающего Зинаида, хотя он с вечера был в коме, ей не хотелось верить в его уход. — Смотри, посмотри, кто к тебе пришёл.
И умирающий, глядя невидящими глазами, видя уже иное, невидимое им, выдавил с надеждой:
— Ва-си-и-лий.
Через минуту Ивана не стало. Перекрестив его и себя, побежала Наталья Николаевна, оставив рыдающую Зинаиду, к Василию.
— Он его ждал… он его ждал… — одна мысль жгла её, — а Василий не пришёл… как теперь с этим ему жить.
На похороны Василий явился, одолел себя. Что бы раньше-то, думала Наталья Николаевна, всё делаем, когда поздно.
Теперь, глядя на лежащего под одеялом Евгения Борисовича, понимала, что и тот прячет там, в своей темноте, какую-то неправду жизни, с которой и жить невыносимо, и умирать страшно.
И чудилось ей порой, что это Василий лежит под одеялом, а она ничем ему помочь не может. А он и лежит вот так, брошенный, никому не нужный, под толстым кособоким слоем земли, на поселковом кладбище.
И оградка криво стоит — некому поправить. Единственный, долгожданный, сын в другом городе живёт, не очень далеко, да не едет.
Умирал Василий один, чужие люди за деньги дохаживали. Сын приехал на похороны, а потом — продать квартиру, и всё. Кто его знает, может, беда какая? А разве брошенные могилы матери-отца не беда? А у него уже свои два сына взрослые, как дед их любил, души не чаял. Им за эти могилы не отвечать?
Конечно, есть причины, на всё есть причины. Только не быть человеком нет причин.
Пил Василий, силу мужскую терял. Поговаривали, что Катерина замену ему нашла. Семьями дружили. Видать, и тому удобно было. Василий то ли не знал, то ли — терпел. А потом всё рухнуло в одночасье. Когда фундамент сгнил — дому не стоять.
Василий
Потом, когда выписали, обнаружил, что у жены на сберкнижке денег нет. У них у каждого своя была. А друг — машину купил. Связал Василий всё воедино и с горечью сыну сообщил. Против покойной матери настроил. А она только сыночком и жила, одна была отрада.
Знала правду только Ульяна, мать Натальи Николаевны. Но говорить не стала, зачем новую свару заводить. Деньги Катерина не подарила, а заняла, и Ульяне об этом сообщила. Умирать, видно, не собиралась, а уж сына обижать тем более.
Ульяна ждала, что друг Василиев после смерти Катерины долг-то отдаст Василию, но тот воспользовался смертью Катерины. Так и в свой час грех с собой унёс или на детях оставил.
Сын ни разу к Катерине на могилу не пришёл. А потом и к отцу. Что посеешь, то и пожнёшь.
19. Больница
Если слаб ты во время беды, значит, ты действительно слаб.
Уже два года он думал и думал о своей доле, о болезни, которую приходилось нести, и никак не мог смириться. И сейчас, лёжа в этом аду, мечтал только об одном — скорей домой. Анатолий Петрович не верил уже ни врачам, ни лекарствам. Ему становилось только хуже, и всё это от лекарств. Как же верить?
— Надо потерпеть, — утешала жена, — тяжёлые лекарства, и подбирать их очень сложно, каждый по-своему реагирует. Непростое это дело.
Наталья Николаевна и сама видела, что ему только хуже становится. Каждый день рыдала от безысходности, но мужу несла только надежду — вот завтра.
Приходило завтра, и всё было то же самое: немощь, неподвижность, отчаяние. Надежда ещё теплилась, тут всё-таки общение, вот теперь с Серёжей, так она называла врача, лежащего в одной палате с мужем. И палата у них теперь с душем и телевизором. Надо потерпеть, вдруг полегчает.
Но Анатолий Петрович жил изо дня в день только ожиданием её прихода и того часа, когда отпустят домой.
Конечно, в этой палате да ещё с таким соседом было терпимо. С Сергеем смотрели телевизор: нашлись общие интересы, футбол, хоккей, новости. Обсуждали политическую ситуацию, говорили о будущем России.
— Вот оно — наше, будущее, — обводя руками территорию больницы, горько констатировал Сергей Иванович.
— Ну, зачем вы так, — возражал Анатолий Петрович, — какие времена ни возьми, всегда было трудно, но ведь жил народ, выбирался.