Поймать звезду
Шрифт:
– Ну все-таки Кисонька… – Марья Алексеевна замялась, – танцует. Должна хоть как-то ориентироваться!
– Мама! – Кисонька чуть не упала. – Я не танцую! Я делаю ката! С оружием! С нунчаками! – Она сунула маме под нос стянутые цепью деревяшки. – С боевым копьем! Теперь еще с булавой! Мне твоих балерин булавой… ориентировать?
Мурка откровенно заржала. Композиция с булавой была новой Кисонькиной фишкой. Впечатление на публику и судейство производила просто неописуемое. Сперва двое парней из их секции рукопашного боя с кряхтением и охами выволакивали на татами здоровенную, почти в Кисонькин рост деревянную булаву с неслабыми такими,
И всякие придурки начинали орать, что девчонка не могла такого сделать, и выискивать надпил на обломках щита. Пока придурки были из публики, Кисонька стоически терпела, но когда на последнем чемпионате то же самое объявил один из судей, сестра просто слетела с нарезки – раскрутила свою булаву заново и показательно раздолбала ею судейский стол. Кисоньку даже хотели дисквалифицировать. Выручил Спящий Дедушка, бессменный патриарх и учитель всех рукопашников, сказав, что дисквалифицировать спортсменку с формулировкой «за тяжкие телесные повреждения, нанесенные судейскому столу» как-то глупо.
– Убери от меня свои деревяшки! – отталкивая Кисонькину руку с нунчаками, фыркнула мама. – Уж с костюмами точно можешь посоветовать! А Мурке не мешало бы хоть немного поучиться, как общаться с людьми, и вообще вести светский образ жизни – чтобы, когда самой придется оформлять мероприятия, над тобой не смеялись!
– Если кому-то вдруг не понравится, как именно я веду светскую жизнь, я всегда могу дать ему в глаз! – философски объявила Мурка, кивая на висящую на стене золотую медаль чемпионата Европы по рукопашному бою. В отличие от сестры любым, самым красивым ката она предпочитала кумитэ – схватку, и желательно в полном контакте с противником.
– В конце концов, почему я должна вас уговаривать! – вскинулась мама. – Я не хочу идти к практически незнакомым людям одна, ясно? Их там целый оперный театр, а я одна!
– Такое впечатление, что они тебя всем оперным бить будут! А мы отбивать, – проворчала Мурка, уже понимая, что при такой постановке вопроса отмазываться дальше и впрямь некрасиво.
– Вот и отлично! – Момент, когда ее девчонки сдались, мама уловила тут же. – Одевайтесь, жду вас в машине! И, Мурка… – она перевела мученический взгляд на дочь. – Никаких твоих любимых десантных штанов – все-таки опера!
– Джинсы, – железным тоном отчеканила Мурка, давая понять, что это максимальная уступка, на которую она пойдет.
– И блузка! – быстро сказала мама. – Не свитер.
– Бе! – выказала свое отвращение к таким сугубо девчоночьим шмоткам Мурка, но спорить не стала.
– И чего она всякими дурацкими мероприятиями так заморачивается? – глядя на захлопнувшуюся за мамой дверь, пожала плечами Мурка.
– Работа у нее такая, – меланхолично пояснила Кисонька. – У американцев называется «company wife» – жена компании. Когда жена главы компании отвечает за имидж,
– Если когда-нибудь сама замуж соберусь, четко предупрежу – его компании я не жена! – буркнула Мурка. – Тем более бесплатно!
– Ты ж краситься не будешь? – вытаскивая косметичку, спросила Кисонька. – Так позвони пока нашим, скажи, что мы сегодня не придем!
Мурка согласно кивнула и нажала на своей мобилке кнопку быстрого набора, подписанную коротко – Харли. Сокращенно от сложного имени Евлампий Харлампиевич – так звали боевого гуся, полноправного сотрудника и в то же время символ частного детективного агентства «Белый гусь». Правда, ответить ей, конечно, должен вовсе не гусь. Просто агентство и было той самой причиной, по которой близняшки приходили по вечерам поздно, а иногда сбегали ночью из дома. Причиной, о которой они никак не могли рассказать маме. Даже самой продвинутой и демократичной маме вряд ли понравится, что прославленное в их городе детективное агентство принадлежит на самом деле не загадочному бородачу с восточным прозвищем Салям, а ее дочкам. Вместе с друзьями – шефом агентства и специалистом по киберпреступности Вадькой, его младшей сестрой Катькой и Севой, экспертом по финансовым махинациям (с Севой была одна проблема – финансовые махинации он не только раскрывал, но и проворачивал).
Прикрыв глаза, Мурка задумчиво вслушивалась в длинные гудки – вот сейчас, минуя парадный, для клиентов, офис ее звонок доберется до рабочей комнаты агентства, прячущейся за односторонним зеркалом.
– Детективное агентство «Белый гусь» слушает! – откликнулся несколько механический, как в автоответчике, голос.
– Свои, – мрачно буркнула в трубку Мурка.
Послышался щелчок – у телефона в рабочей комнате отключили модулятор голоса, и Севка весело поинтересовался:
– А раз свои – чего дома не сидите? В смысле, тут, на работе?
– Потому что мы как раз дома. А через пять минут мама утаскивает нас по своим благотворительным делам – в театр оперы и балета!
– Не самое плохое местечко, – также весело согласился Сева – видно, в агентстве спокойно и особой работы для девчонок в ближайшее время не предвидится.
– Можно подумать, ты там хоть раз бывал! – все еще мрачно буркнула Мурка – даже если их и не ждет новое расследование, изображать мамину свиту в переговорах с оперными дяденьками и тетеньками не хотелось.
– Да я постоянно там бываю! – искренне удивился замечанию Сева.
Даже Кисонька замерла с брасматиком у ресниц. Образ театрала – с программкой, биноклем и, чего уж мелочиться, сразу в смокинге и при бабочке! – восседающего в первых рядах партера, как-то не вязался с их привычным представлением о Севе.
– А на что ты туда в последний раз ходил? – осторожно поинтересовалась Мурка.
В трубке повисло короткое молчание – Сева вспоминал, – и наконец торжествующее:
– На турецкую сантехнику!
– На что-о-о? – протянула Мурка, одновременно лихорадочно пытаясь сообразить – может, это название какого суперсовременного модернистского балета?
– На сантехнику! – нетерпеливо повторил Сева. – Этот твой театр свои помещения под всякие выставки-продажи сдает. Я только никогда не могу понять – зачем они там еще и танцуют? – спросил Сева и, не дожидаясь ответа, отключился.
– Где вы купили такой замечательный унитаз? – сама себя спросила Мурка. И сама же себе ответила: – А в опере!