Поймай меня, если сможешь
Шрифт:
— Да просто я лентяй, — усмехнулся я.
Но после первого же дежурства понял, что без помощи мне не обойтись. Раздобыл карманный словарь медицинских терминов и с тех пор, услышав прозвучавшие из уст интерна или сестры термины или словосочетания, значения которых не постигал, втихомолку ускользал на незаконченный седьмой этаж и заходил в какую-нибудь пустующую кладовую, чтобы посмотреть значения незнакомых слов. Порой просиживал в кладовке минут пятнадцать-двадцать, просто листая словарь.
В тот вечер, когда я уже считал, что вышел на дежурство в последний раз, Колтер снова меня
— Фрэнк, понимаю, что не смею просить о таком одолжении, но Джессап не вернётся. Он решил остаться и начать практику в Калифорнии. Ну, я почти уверен, что через пару недель замена прибудет, так может, вы задержитесь на этот срок? — он застыл в ожидании с умоляющим видом.
Он поймал меня в самый подходящий момент. Я полюбил роль врача. Я наслаждался ею почти так же сильно, как и маскировкой под лётчика. Да и жизнь моя стала не в пример спокойнее. В роли педиатра я не выписал ещё ни единого недействительного чека. Более того, заступив на временную должность в Смитерс, я даже и не помышлял о подлогах: больница платила мне 12 5 долларов в день по ставке «консультанта», выдавая зарплату раз в неделю.
— Разумеется, Джон, — хлопнул я Колтера по спине. — Почему бы и нет? Пока что мне заняться больше нечем.
Я не сомневался, что смогу водить всех за нос ещё пару недель, что благополучно исполнил, но потом две недели обернулись месяцем, месяц — двумя, а Колтер всё никак не мог подыскать замену Джессапу. Уверенность моя пошла на убыль, меня порой грызли опасения, что Колтер, кто-нибудь из врачей или даже Грэйнджер может от безделья заняться проверкой моих медицинских документов, особенно, если в моё дежурство стрясётся какая-нибудь неприятность.
С интернами, сестрами и прочими моими номинальными подчиненными я по-прежнему держался самоуверенно и беззаботно, а смена от полуночи до восьми продолжала меня преданно поддерживать. Сестры считали меня обаятельным чудаком и очень ценили, что я ни разу не пытался заманить их в пустующие помещения. Интерны гордились возможностью поработать в мою смену. У нас была настоящая команда, молодые врачи прониклись ко мне уважением. Считали меня чокнутым, но компетентным.
— Вы относитесь к нам не так, как остальные врачи, доктор Уильямс, — признавался Картер. — Входя, когда мы занимаемся пациентом, они бросают «Отойдите» и берут всё в свои руки. А вы не такой. Вы позволяете нам продолжать, доводя дело до конца. Вы даете нам почувствовать себя настоящими врачами.
Ещё бы мне не давать! В медицине я был ни в зуб ногой. Именно эти молодые медики и позволяли мне не ронять маску врача, хотя и узнали они о том лишь многие годы спустя. И когда приходилось туго — по меньшей мере, мне, ведь моих медицинских познаний не хватило бы, чтобы справиться с простой головной болью, — я оставлял всё на произвол интернов, удирая в свою кладовку на седьмой этаж.
К счастью, за время моей практики в Смитерс мне ни разу не довелось столкнуться со случаем, когда речь шла о жизни или смерти, но не обходилось и без щекотливых ситуаций, когда меня выручала лишь репутация паяца. К примеру, однажды рано утром меня разыскала сестра из акушерского отделения.
— Доктор Уильямс, мы только что приняли ребёнка,
Отказаться было трудновато. Я как раз болтал с двумя сестрами из своей смены, когда прозвучала просьба.
— Я вам помогу, доктор Уильямс, — вызвалась одна из них — Джоана Стерн, дипломированная сестра, посещавшая медицинскую школу и надеявшаяся со временем стать неонатологом. [19]
19
Специалист по выхаживанию новорождённых.
Она устремилась в палату, а я неохотно потащился следом. Порой я останавливался перед стеклянной дверью грудничковой, чтобы поглядеть на крохотных морщинистых новорождённых в инкубаторах и смахивающих на корзины колыбельках, но внутрь ни разу не входил. Они напоминали мне скопление мяукающих слепых котят, а я всегда слегка опасался кошек, даже маленьких.
Я хотел было открыть дверь палаты, когда сестра Стерн схватила меня за руку, выдохнув:
— Доктор!
— Что стряслось? — поинтересовался я, в отчаянии озираясь в поисках кого-нибудь из своих верных интернов.
— Так входить нельзя! — выбранила она меня. — Нужно вымыться, надеть халат и маску. Вы же сами знаете! — Она вручила мне зелёный халат и стерильную маску.
— Тогда растолкуйте, с какой это стати мне нужна маска? — проворчал я. — Я же собираюсь лишь осмотреть ребенка, а не резать его. — И тут до меня дошло, зачем мне нужна маска: чтобы скрыть лицо. Что я и сделал.
— Честно говоря, доктор, — раздражённо хмыкнула она, — порой вы хватаете лишку.
Новорождённый оказался мальчиком, ещё багровым и лоснящимся после своего трудного пути сквозь канал жизни, скорбно воззрившимся на меня.
— Ладно, парень, набери в грудь побольше воздуху и стравливай помаленьку! — шутовским тоном по-армейски скомандовал я, собираясь приложить стетоскоп к груди младенца.
Сестра Стерн опять со смехом схватила меня за руку:
— Доктор! Этот стетоскоп для новорождённых не годится! Нужно взять педиатрический, — она выбежала и тотчас вернулась с миниатюрной копией моего стетоскопа. А я и не знал, что они бывают разных размеров. — Может, перестанете паясничать, а? У нас масса работы.
— Знаете что, доктор Стерн, — я отступил на шаг, махнув рукой в сторону ребенка. — Осмотрите-ка мальчика вы, а я погляжу на стиль вашей работы.
— Что ж, я могу, — тут же попалась она на удочку. Тон у неё был уязвлённый, но выражение лица, как раз напротив, польщённое. Она выслушала мальчика, потом повесила стетоскоп на шею и принялась манипулировать с ручками, ножками и бедрами младенца, заглянула ему в глаза, в уши, в рот и в попку, а потом пробежалась пальцами по его голове и туловищу. Наконец, отошла и с вызовом уставилась на меня: — Итак?
Наклонившись, я поцеловал её в лоб.
— Спасибо, доктор, вы спасли моего единственного сына, — проронил я нарочито плаксивым голосом.