Поющие пески

Тэй Джозефина

В этот момент Кэти-Энн выглянула из-за двери и сказала, что кипячение воды продолжалось так долго, потому что огонь на кухне погас, и не считает ли господин Грант, что он мог бы выпить чай во время ужина. Грант признал это хорошей идеей, а когда девушка пошла заваривать чай, попросил у хозяина рюмочку чего-нибудь более крепкого.

— Местная власть отобрала у моего предшественника право на продажу алкоголя в розлив, а я сам еще не позаботился о получении новой концессии и получу ее только на следующем заседании комиссии, а ресторана на острове нет. Однако же, если вы захотите пройти в мой кабинет, мне будет приятно вас угостить.

Кабинет оказался маленькой комнаткой, нагретой до температуры тропиков. Грант с благодарностью воспринял тепло и выпил залпом неразведенного виски, сел на указанный

ему стул и вытянул ноги в направлении огня.

— Значит, скорее всего, вы не знаток дел острова, — начал он.

Тодд усмехнулся.

— В определенном смысле — знаток, — сказал он. — Но, наверное, не в тех делах, которые вы имеете в виду.

— К кому бы я мог обратиться, чтобы узнать об этом?

— Тут только два авторитета: ксендз Хеслоп и пастор Мак-Кэй. Я считаю, что к ксендзу Хеслопу обратиться было бы лучше.

— По-вашему, он знает больше?

— Нет, знания обоих на одном уровне. Но две трети жителей — это католики. Если вы обратитесь к ксендзу, то восстановите против себя лишь одну треть жителей вместо двух третей. Конечно, пресвитерианская часть населения намного более твердый противник, но, если речь идет о количестве, лучше выбрать ксендза Хеслопа. Так или иначе вам нужно его навестить. Я лично неверующий, поэтому не принадлежу ни к одной, ни к другой группе, но ксендз за концессию, а пастор против. — Он снова улыбнулся и налил Гранту второй стаканчик.

— Я думаю, что ксендз предпочитает, чтобы люди пили легально, а не по углам.

— Вот именно.

— Жил ли у вас когда-нибудь некий Шарль Мартэн?

— Мартэн? Нет, по крайней мере при мне. Но если хотите, то просмотрите книгу записей гостей на столе администратора.

— Если кто-то из приезжих не живет у вас в гостинице, то где он может остановиться? Снять комнату?

— Нет, на острове никто не сдает комнат. Здесь дома слишком маленькие. Он жил бы у ксендза или у пастора.

Когда наконец Кэти-Энн пришла сказать, что чай подан, в промерзшем теле Гранта кровь начала вращаться живей, и, кроме того, он почувствовал, что голоден. Он радовался при мысли о первой еде в этом «маленьком оазисе цивилизации среди варварского мира» (смотри: «Острова Мечтаний», X. Г. Ф.) Пинх-Максвел, изд. Беал энд Баттер, цена 15 ш. 5 п.). Грант надеялся, что не подадут лосося, которым он беспрерывно питался в течение последних восьми или девяти дней, в крайнем случае он не отказался бы от морского лосося со свежим местным маслом, но рассчитывал на омаров — остров славился омарами, — а если нет, то на филе из свежей сельди — прямо с пристани, панированного в овсяных хлопьях.

Первая еда на этом острове роскоши состояла из двух ярко-оранжевых сельдей горячего копчения из Абердина, хлеба из Глазго, овсяных сухариков из Эдинбурга, джема из Лунда и канадского масла. Единственным местным продуктом была горка мясной массы, без вкуса и аромата.

В свете лампы без абажура ресторан был еще менее привлекателен, чем в послеполуденном свете, поэтому Грант убежал в свою холодную комнату. Он потребовал два кувшина с горячей водой и предложил Кэти-Энн снять одеяла со всех кроватей в гостинице и отдать ему, поскольку он был тут единственным жильцом. Девушка сделала это с врожденной кельтской готовностью ко всяким запрещенным вещам и со смехом бросила на кровать целый ворох одеял.

Грант лежал под пятью жалкими слоями одеял, на которые набросил собственное пальто, и убеждал себя, что это отличная английская перина. Постепенно согреваясь, он начал чувствовать холодную духоту в комнате. Это была уже вершина всего. И вдруг его охватил смех. Он смеялся до слез, смеялся до полного изнеможения и в конце концов ощутил себя истощенным, очищенным, счастливым под этим удивительным набором одеял.

«Смех наверняка имеет какое-то благотворное действие на железы внутренней секреции, — подумал он, чувствуя, как его пронизывает живительная волна удовольствия. — Особенно, если человек смеется над самим собой, над чудесной, прекрасной абсурдностью собственного отношения к миру. Отправиться к воротам Тир-нан-Ог, а приземлиться в гостинице «Кладда» — это было действительно удивительно комично. Если бы Острова не смогли ему больше ничего предложить, то и этого оказалось бы достаточно».

Гранта

перестало волновать, что комната была не проветрена, а тепла недостаточно. Лежа он смотрел на тяжелые от роз обои и вдруг подумал, что хотел бы показать их Лауре. Он вспомнил при этом, что она не перевела его до сих пор в отремонтированную комнату, в которой он всегда жил. Может, Лаура ожидала другого гостя? Не имела ли она намерения поместить под этим же кровом новую кандидатку в жены для него? Пока он был счастливо свободным от женского общества, вечера в Клюне проходили спокойно и по-семейному. Может, Лаура только затаилась, ожидая, пока Грант станет обращать внимание на окружающих? Лаура была подозрительно огорчена, что его не будет на открытии дома культуры в Мойморе, хотя в нормальных условиях наверняка не ожидала бы от него участия в этой церемонии. Возможно, она ожидала гостя в связи с этим мероприятием? Комната наверняка не была предназначена для леди Кенталлен, потому что она приедет из Ангуса и вечером вернется домой. Кого же ждала отремонтированная комната? Во время этих размышлений Грант уснул и только утром понял, что окно нервировало его не потому, что было закрыто, а потому, что в комнате стало душно. Он умылся прохладной водой, которую ему принесла Кэти-Энн, и в прекрасном настроении спустился вниз. Он чувствовал себя замечательно. Ел хлеб из Глазго, эдинбургские сухарики, джем из Данди и канадское масло, а также сосиски из Англии, и ел все это с аппетитом. Отказываясь от ожидаемых прелестей примитивности, он готов был примириться с примитивным существованием.

Грант с удовольствием убедился, что, несмотря на холодный ветер, влажность, тонкое одеяло и твердую кровать, его ревматизм совершенно прошел, видимо, он не был уже нужен подсознанию ни для какого искусственного алиби. Ветер все еще выл в камине, но дождь перестал. Грант надел непромокаемый плащ и пошел в порт. Поблизости от порта было только два места, где собиралось общество: почта и магазин. Они обеспечивали остров всем необходимым для жизни. Почтовая контора доставляла также прессу, а магазин продавал съестное, химические и текстильные товары, обувь, посуду и корабельное оборудование. Яркие хлопковые ткани на занавески и платья лежали на полках рядом с коробками печенья и ветчиной. В этот день, как заметил Грант, в продаже были также и бутылочки по два пенса, привезенные, судя по надписи на упаковке, из Обана. Они были помятые, как будто долго находились в одной из картонных коробок, необходимых реквизитов жизни на острове, но Грант подумал, что они немного разнообразят его меню.

В магазине делали покупки несколько рыбаков из порта и кругленький маленький человечек в непромокаемом плаще, который не мог быть не кем иным, как ксендзом. Это была счастливая встреча. Даже пресвитерианская одна треть островитян не могла иметь к Гранту претензий из-за случайной встречи в общественном месте. Он подошел поближе к ксендзу и ждал вместе с ним, пока продавец обслужит рыбаков. Потом уже пошло гладко. Ксендз первый заговорил с ним, у Гранта было этому пять свидетелей. Более того, ксендз Хеслоп умело втянул в разговор хозяина магазина Дункана Тавиша, а поскольку он обращался к нему «господин Тавиш», а не по имени, Грант сделал вывод, что хозяин не принадлежит к прихожанам костела. Таким образом Грант между булками и маргарином разделил уважение к жителям острова, благодаря чему исчезла опасность гражданской войны из-за его личности.

Вместе с ксендзом Хеслопом они вышли на сильный ветер, или скорее, вместе сопротивлялись ветру, борясь за каждый сделанный шаг и стараясь перекричать оглушающий шум собственных плащей. У Гранта было преимущество — он пришел без шляпы, а ксендз Хеслоп был не только меньше ростом, но и фигуру имел обтекаемую, идеально приспособленную к ураганным ветрам, абсолютно лишенную каких-либо углов.

Было приятно прямо с холодного ветра войти в тепло и тишину.

— Мораг! — закричал ксендз Хеслоп в глубину квартиры. — У меня гость, будь так добра, подай нам чай и, возможно, отыщется скон. [3]

3

Скон — лепешка.