Поющий бархан
Шрифт:
Открываю глаза и скорей закрываю: снится мне, что ли? Осторожно открываю один глаз — чудеса! Под ногами сугробы снега, а над головой шумят яркие зелёные листья!
Облако сползло с хребта и висит рядом, словно дирижабль из белого шёлка. Солнце сияет, ветер как из брандспойта бьёт холодной струёй. Это ожиданно, а вот бушует над головой зелёный трепетный неожиданный лиственный океан!
В зелёных волнах листвы мечутся стайки солнечных рыб— блики. А ещё выше, над всей этой суматохой зелёной, синее летнее небо. Вот таким, наверное, видит мир птенец, как только выклюнется из яйца: всё неожиданно и непонятно. Уж не облако ли высидело это чудо?
Смотрю под ноги — зима зимой. Снег, сугробы, синие тени. Вверх подниму лицо — лето. Синее небо, зелёные листья. В листьях свистят жёлтые иволги — летние птицы. Под ногами зима, над головой лето, а по календарю месяц май — весна!
Ноги на снегу мёрзнут, а плечи солнце жжёт. Раздеваюсь до пояса, складываю лишнюю одежонку в рюкзак. А из рюкзака достаю запасные носки и надеваю на ноги. Сижу в летне-зимнем лесу в зимне-летней одежде.
Дремучие снега кругом и… мёдом пахнет!
Секутся по снегу синие тени от зелёных листьев. Над снегом порхает бабочка: белую на белом не видно — порхает одна тень голубенькая. Внизу, под деревьями на снегу, северные птички-синички подбирают обмёрзших мух и комаров, а вверху, над зеленью густых вершин, летят южные птицы — золотистые щурки. Щёлкают на лету клювами — ловят пчел.
Зимняя тишина и шум лета. И от зимы до лета рукой достать! Я и достал: отломил зелёную ветку бука и оббил ею, как веником, свои засыпанные снегом ботинки. А всё не верю глазам: пощупал листья, понюхал — настоящие! Куда лесовик завёл!
Так бы па валежине и сидел, но и домой надо. Иду и дивлюсь: полсотни шагов пройду, оглянусь, а там. где стоял только что. нет уже моих следов! Солнце на глазах стирает следы, тянется позади коротенький следовый хвостик. Вот так, наверное, и лесовик от меня по снегу ушёл вместе со своими следами.
Но недалеко
— Здравствуйте! — говорю. — Летом любуетесь?
— Чайник я, — отвечает, — ищу! Здравствуйте! Да вот он, клятый, и есть! — обрадовался старичок.
На тёмном еловом стволе светлый затёс, под ним на сучке чайник. И ничего бы в том не было, да только затёс и чайник… на высоте двухэтажного дома! Как такой старикашка дотянулся туда?
Внимательно поглядел я на старичка: дурачит меня, что ли? На вид серьёзный, не балабон: дранкокол или углежог. А старичок как ни в чём не бывало:
— Я ещё зимой тут прошёл, ёлки метил на дранку. Чай кипятил да забыл на сучке чайник.
И только я спросить хотел, как же, мол, ты, мил человек, до того сучка дотянулся, если росту в тебе аршин, как сам всё понял. Все чудеса — из снега!
Намело его за зиму под гребнем хребта в полдерева. Тогда старичок по хребту и прошёл — ёлки пометил. Тогда и чайник свой закопчённый повесил на сучок. Как положено, на высоте своего роста. Но пришла весна — и начал снег оседать. Деревья из-под снега так вверх и полезли. И меченая дедова ёлка полезла. И чайник с собой подняла.
Южное солнце печёт — не шутит. Набухли на ветвях почки, потом почки лопнули. И вылупились из них, как из коконов, зелёные бабочки-листья. Расправили на солнце нежные крылья и зашумели на весеннем ветру. Птицы прилетели — запели. Лето сверху пришло. А понизу зима ещё. Снег. Уж больно много его намело за зиму. Южному солнцу и то не справиться.
Настоящее лето придёт растает! — махнул рукой старичок. Не впервой!
И пошли мыс ним по зарубкам к дому. По белу снегу под зелёными деревьями. Дул в лицо тёплый ветер. Это навстречу нам из долины поднималось настоящее лето. Конечно, оно снег растопит. А жаль! Придётся ли ещё раз увидеть лето зимой?