Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
– Если ты не хочешь связывать свое будущее с полуслепым калекой, я пойму. – Марат изо всех сил постарался не вложить в эти слова горечи и боли, сжигавшей его изнутри.
Даже если это и правда, он не имеет права обвинять ее. Он оставил ее на столько лет, а теперь явился искалеченный и смеет на что-то претендовать!
– Заткнись, пожалуйста, заткнись! – всхлипнула Рита. – Еще одно слово – и я тебе врежу, понятно? Калека… Ты идиот, а не калека! Ты понимаешь, что дело совсем не в этом? Дело в том, что мой сын меня почти не помнит. Для него встречи со мной – досадная обязанность, которую он выполняет, потому что он добрый
– Он снова привыкнет к тебе, – возразил Марат. – У детей это быстро.
– Подожди! – Рита прижала тонкую, пахнущую почему-то дождем ладонь к его губам. – Марат, я, как ты это заметил, серьезно подсела на таблетки. У меня, скорее всего, самая настоящая зависимость, и я не знаю, смогу ли бросить. Мне потребуется хрен знает сколько времени и денег, чтобы пройти курс реабилитации и соскочить, даже если у меня хватит на это сил.
– Это все – фигня! – начиная злиться, прорычал он. – Если тебя не пугает моя слепота, то меня уж точно не пугает твоя зависимость и какие-то там потенциальные болезни. Мы сможем со всем этим справиться, если захотим. Если ты захочешь…
– Не знаю, я ничего больше не знаю. У меня что-то надломилось внутри, и силы закончились, – покачала головой Рита. – Я больше не верю, что все еще может быть как-то иначе.
Они немного помолчали. Потом Рита, видимо, собравшись с силами, поднялась на ноги и заявила почти весело:
– Давай выпьем!
Она ушла куда-то в другую комнату или на кухню. Некоторое время в квартире стояла тишина, нарушаемая лишь смутными шорохами. «Господи, девочка моя родная, – думал Марат, – я все отдам, брошу все силы, которые у меня еще остались, лишь бы вылечить тебя. Ты сейчас не веришь мне, не хочешь верить. Нет, я смогу, я справлюсь, обещаю тебе. И ты сможешь».
Рита погремела там чем-то, хлопнула дверцей шкафчика. А потом вернулась, снова опустилась рядом и приложила к губам плоскую бутыль виски. Марат отчетливо слышал глубокие жадные глотки. Потом Рита толкнула его плечом и вложила бутылку ему в ладонь. Она, кажется, еще не до конца освоилась с тем, что он почти не видит, и то забывала об этом, указывая на что-то, то, спохватившись, проявляла чрезмерную предупредительность, ведя себя с ним как с абсолютно слепым человеком. Вот и сейчас прямо-таки втолкнула бутылку ему в руки, хотя с такого близкого расстояния он вполне мог ее разглядеть.
Это было больно. Марат подумал, что ему тяжело придется принимать от нее эти знаки заботы. Если Рита, всегда считавшая его этакой незыблемой скалой, вдруг начнет вести себя с ним как с калекой, кем он, по сути, и является, это будет… нелегко. Но она не станет, нет. Она привыкнет… если, конечно, захочет привыкать…
Виски приятно ожег горло. По телу разлилось тепло. Он отвык от алкоголя за последние месяцы. Сплошные врачебные процедуры, уколы, капельницы – не было просто физической возможности влить в себя что-то крепче йогурта.
Марат опьянел быстро и тяжело. Голова клонилась к груди, и больше всего на свете хотелось уснуть, прижав к себе Риту, притиснув покрепче, чтобы она никуда не сбежала, не исчезла. Ему пришлось напоминать себе, что сбегал и исчезал обычно он сам.
У Риты зазвонил мобильник, и она сбросила звонок, выдохнув:
– Пошли вы все к черту! Со своей премьерой…
– С какой
А Рита вдруг рассмеялась отрывисто и ответила невпопад:
– Они заставили меня его оживить. Приляпать гребаный хеппи-энд. Вот он, наш хеппи-энд, понимаешь? Все счастливы, тетки рыдают и размазывают сопли.
– О чем ты? – Марат пытался сосредоточиться, удержать пьяно покачивавшуюся и уплывавшую куда-то реальность.
– Обо всем! Ни о чем, – рассеянно отозвалась она и вдруг прижалась к нему, часто задышала куда-то в шею, щекоча кожу обветренными губами: – Ты жив, а все остальное – не важно.
Потом в замке вдруг заворочался ключ, и пришла какая-то женщина. Марат не мог ее рассмотреть, видел лишь грузный темный силуэт. Она двигалась по квартире тяжело и напористо, как танк.
– Ты уже мужика сюда привела, бесстыжая! – закричала она на Риту. – Спасибо, хоть дождалась, пока Левушку бедного сожгли. Я тебя разгадала, тварь расчетливая! Столько лет вокруг него увивалась, подталкивала, довела до могилы наконец, чтобы квартиру себе захапать? Только ничего у тебя не выйдет! Я тебя на чистую воду выведу! Бог – он все видит, он тебе воздаст за твои грехи. Одного уже покарал…
Марат не увидел, но всей кожей ощутил, как дернулась, словно от удара, Рита. Как она задрожала, забилась, едва удерживаясь, чтобы не сорваться в истерику.
– Закройте свой рот! – выкрикнула она. – Старая дура! Разве ваша церковь не учит вас прощать, не судить, не бросать камень, а? Что-то такое про милосердие там ведь было? Вам так омерзительно было от того, что единственный сын оказался гомосексуалистом, что вы и в его несчастье, и в болезни увидели справедливое наказание! Вы даже перед его смертью не смогли с ним примириться, просто сказать, что любите его, каким бы он ни был.
– Не тебе судить, кукушка! – взвизгнула тетка (Марат догадался уже, что это была мать только сегодня похороненного Левы Беликова). – Думаешь, я не знаю, что своего сына ты бросила?
Марат поднялся на ноги и предусмотрительно обхватил Риту рукой за плечи. Он понимал, что эта отвратительная женщина бьет по больному и Рита может сорваться, не выдержать, наброситься на нее. Ее плечо под его ладонью сотрясала крупная дрожь.
– Оставьте в покое меня и моего сына, – сквозь зубы прорычала Рита. – Вас это не касается.
Но незнакомая Марату тетка, кажется, уже разошлась не на шутку. Ему странно было слышать ее визгливый, срывающийся голос, сыпавший обвинениями, обличавший Риту, грозя ей небесной карой. Как бы мало он ни понимал в вопросах религии, ему ясно было, что для этой женщины – злобной, мелочной, жадной – ее показная религиозность была лишь ханжеским прикрытием. Никого она не любила, не жалела, не прощала и за якобы праведным гневом оскорбленной души прятала собственную алчность и ненависть.
– Да мне насрать и на тебя, и на твоего ублюдка, – бросила тетка. – Я хочу только, чтобы духу твоего не было в моей квартире. И не начинай мне там про завещание, про бумажки эти. Я ходила к юристу, советовалась. Все это – филькина грамота. В суде мы в два счета докажем, что он невменяемый был, когда это подмахнул. Ты – ушлая проститутня, я сразу поняла. Подготовила все, дождалась, когда у него от обезболивающих сознание замутится, да и подсунула на подпись. Только ничего у тебя не выгорит, ясно? Лучше выметайся из квартиры по-хорошему, пока я…