Пожар любви
Шрифт:
— Не пристало тебе богохульствовать, — укоризненно произнесла Ханна.
— Мам! Оставь папу в покое. Он ничего такого не сказал.
— Ты не смеешь обращаться со мной неуважительно! Это грех, ты знаешь.
На этот раз Зейн не намерен был подчиняться.
— Можешь ты сказать мне или отцу хоть одну фразу, не упоминая Библию, Иисуса или грех? Хоть одну, мама! — Зейн стоял, широко расставив ноги, с вызывающим видом. Он чувствовал себя Давидом перед лицом Голиафа. Нет, еще лучше.
Ханна поднялась на ноги, принимая вызов. Несмотря на свой высокий рост, она даже близко не доходила до шести футов двух дюймов Зейна. И все же она была великолепна, чувствуя за своей спиной самого Иисуса и исполнившись праведным гневом, как настоящий христианский воин. Ее глаза пылали от возмущения, руки властно упирались в бока, ноги твердо стояли на ковре. Она подошла так близко к Зейну, что он почувствовал поток исходящего от нее гнева еще до того, как она успела вымолвить хоть слово.
— Я твоя мать. И я не позволю, чтобы со мной так обращались. Не знаю, с чего ты взял, что твои слова здесь что-нибудь значат. В любом случае ты ошибаешься. Отец болен. Я сбилась с ног, стараясь заботиться о нем и о тебе. Если он до сих пор жив, то только благодаря моим молитвам о его выздоровлении. Встань на колени и благодари Господа за то, что он дарует твоему отцу жизнь. Моли его о прощении за свое сегодняшнее поведение. — Она положила руку на плечо сына и с силой, которую в ней трудно было предположить, вонзила в него ногти.
Конечно, Зейн знал, что может справиться с ней, знал, что он сильнее. Но на ее стороне стояла какая-то незримая сила. Ханна сверлила его глазами. Наконец он не выдержал и покорился ее власти. Колени ослабли. Она вонзила ногти еще глубже, по его рукам и шее пробежала острая боль. Против воли ноги Зейна начали сгибаться.
«Неужели на стороне матери сам Господь?» — мелькнуло у него в голове.
Под действием обезболивающего взгляд Тэда стал мутным.
— Ханна, оставь мальчика, — надтреснутым голосом простонал он.
Но Ханна не слышала ничего, кроме звука собственного голоса, как будто она читала Писание. Она продолжала давить.
— Проси Его! — требовала она.
— Пожалуйста, Господи… прости меня, — наконец прошептал Зейн, чувствуя, как ногти матери через рубашку впиваются в кожу. Неожиданно она убрала руку. В эту секунду Зейн ее ненавидел. Потом он ощутил ненависть к самому себе — за то, что в его душе могло родиться такое страшное чувство к собственной матери. Свинцовым покрывалом легло ему на плечи чувство вины.
— Зейн! — не выдержал Тэд. — Отведи меня в постель.
— Конечно, папа. — Ему показалось, что от сдерживаемой
— Это совсем не обязательно, сынок… Я могу идти.
— Побереги силы, папа, — ответил Зейн, потом повернулся к матери. На этот раз в его глазах светилась уверенность в своих силах. — У меня хватит сил на вас обоих, — произнес он, обращаясь главным образом к ней.
Подбородок Ханны подался вперед, губы раскрылись, но она ничего не ответила. Она просто смотрела, как Зейн вынес Тэда из гостиной в спальню. Потом, опустив глаза, взглянула на кушетку и увидела письмо Лили.
Ханна нахмурилась. До сих пор ей удавалось перехватывать все письма Лили к Зейну. Прочитав, она складывала их в пачку и прятала в платяной шкаф. Лили совсем не подходила для ее сына. Во-первых, из-за своих еретических воззрений, но самое главное — Ханна чувствовала, что Лили старается отнять у нее Зейна.
Ханна задумалась над тем, как легко Зейн управлялся с отцом. Пожалуй, сегодня она зашла слишком далеко.
Когда Зейн проснулся на следующее утро, оказалось, что отцу стало еще хуже, гораздо хуже. Но несмотря на боль, Тэд спорил с Ханной.
— Ханна, я не поеду.
— Это не больница. Это совсем другое.
— Это надувательство.
— Он христианский целитель. Он может спасти тебя. Я уверена, что может.
— Я же еще три месяца назад сказал тебе, что не поеду к этому шарлатану. Ему нужны наши деньги, а они отложены для Зейна, на образование. Я не притронусь к ним. Это деньги Зейна.
— Тебе с каждой минутой становится хуже. Надо ехать. Это последний шанс. Это поможет. Я верю. И ты должен верить, Тэд.
— Ханна, я ничего не должен. — Боль нахлынула с новой силой. Он застонал.
Зейн невольно подслушал разговор родителей. Каждый стон отца острой болью отдавался в его собственном теле. Он не мог вынести этого. Хотелось бежать прочь.
— Мне пора идти, папа, — сказал он, входя в комнату. — У меня встреча с клиентом. Может, мне лучше остаться?
— Иди… — Лицо Тэда перекосилось от боли. — Я собираюсь дожить до того времени, когда у тебя будет свое дело в Нью-Йорке. Не забывай об этом.
— Конечно, папа. — Наклонившись, Зейн поцеловал отца в лоб. Ему не терпелось уйти из дома.
Вечером, вернувшись домой, Зейн увидел у двери два уложенных чемодана. Он бросился на кухню.
— Мама, что случилось? Зачем эти чемоданы?
— Мы уезжаем в Мехико к целителю. Отправимся завтра утром.