Пожар над Техасом

Таннер Сюзан

Ива вошла в вигвам и робко подползла к огню.

– Мне кажется, Убивающий Волков окреп, – сказала она, однако слова ее прозвучали, скорее, как пожелание.

Ночью старшая жена Сломанной Стрелы вызвала Кэтрин к нему в вигвам. Вождь невозмутимо сидел перед очагом, не замечая жара пламени. Казалось, Стрела не обратил внимания на появление Кэтрин, и она, отступив в темноту, села и стала ждать.

Прошли долгие минуты, и у входа в вигвам возник силуэт мужчины. Вошел Слейд и уселся напротив Сломанной Стрелы в точно такой же позе: ноги сложены по-турецки, спина прямая, руки свободны.

Кэтрин решила, что он не видит ее позади Сломанной Стрелы.

После того как Сломанная Стрела отрывисто его приветствовал, Слейд, запинаясь, произнес на языке команчей:

– Ты знаешь, почему я здесь.

– Знаю, – ответил Сломанная Стрела. – Ты хочешь произнести такие же слова, какие говорил и раньше.

– Техасцы хотят мира со Сломанной Стрелой. Я снова спрашиваю: что на это скажет Сломанная Стрела?

– То же самое, что говорил на совете. Техасцы слишком поздно захотели мира. У нас был мир, и они его уничтожили.

– Сломанной Стреле изменяет память. Пять лет тому назад команчи напали на ферму и похитили оттуда двух белых девочек и одного мальчика. Среди них была Кэтрин Беллами. Вы назвали ее Смелый Язык.

При этих словах и Кэтрин, и Сломанная Стрела напряглись. Потом он сказал:

– Когда-то все прерии Техаса принадлежали нашему народу. Теперь белые поселенцы называют их своими. И мы совершаем на них набеги, чтобы предупредить поселенцев, что они подошли слишком близко и берут слишком много.

– Набеги Убивающего Волков весь прошлый год были из мести.

Сверкнув глазами, Сломанная Стрела кивнул.

– У Стоун Крик техасцы убили многих. Убивающий Волков хочет отмщения.

– Пролилось больше, чем достаточно крови, чтобы оплатить ту, у Стоун Крик. К тому же вы убиваете поселенцев, а у Стоун Крик стреляли не они, а солдаты. И их наказали.

Слейд с трудом подбирал слова, и Сломанная Стрела сделал знак Кэтрин. Она увидела, что Слейд нахмурился, увидев ее. Теперь она поняла: ей предстоит быть их переводчицей. Она быстро пересказала Сломанной Стреле слова Слейда, и, не задумываясь над тем, что ею движет, немного прибавила аргументов в пользу Слейда.

Когда она замолчала, Сломанная Стрела хмыкнул.

– У солдат странная справедливость. Одна для своих, другая для индейцев.

– Солдат, убивавших у Стоун Крик, наказали, – повторил Слейд.

– И чего стоят слова техасца? Даже Раску, который клятвенно обещает дружбу и ружья, я не верю.

– Ружей команчам не будет, только пуля или виселица для Раска.

Сломанная Стрела ничего не ответил, заметно оскорбившись.

Слейд вздохнул.

– Ваши погибшие отмщены. Много поселенцев погибло. Если вы не остановитесь, будут новые неприятности. Правда, погибнет много белых, но команчей погибнет еще больше. Если ты сейчас остановишься, твой народ будет уважать тебя за то, что ты выбрал путь мира.

Кэтрин опять пришлось переводить некоторые куски его речи.

– Мы не ищем мира, – презрительно сказал Сломанная Стрела. – Это делают белые. Мы больше говорить не будем.

Слейд медленно поднялся и посмотрел сначала на Сломанную Стрелу, потом на Кэтрин. Он вышел из вигвама, не сказав больше ни слова, и у Кэтрин заболело

сердце из-за его неудачи. Ей было бы легче, если бы команчи перестали воевать с ее народом.

Наутро Кэтрин чувствовала такую же усталость, с какой накануне опустилась на свою мягкую постель из шкур. Как только первые лучи солнца окрасили небо в розовый цвет, девушка была уже у реки. Рассвет был прохладным и туманным, косы стали влажными. Опустившись на колени, она зачерпнула ладонями холодную воду и плеснула ее на лицо, чтобы прогнать остатки сна. Кэтрин хотелось побыть одной, и она прошла подальше, туда, где ручей впадал в реку.

Девушка не слышала приближения Слейда, но, когда его рука легла ей на плечо, она догадалась, кто это.

Она обернулась к нему, а он присел рядом с ней, глядя прямо перед собой, на воду, над поверхностью которой еще стелился прозрачный туман. Кэтрин молча ждала, пока он заговорит.

– Убивающий Волков может умереть. Она содрогнулась:

– Знаю.

– И что ты тогда будешь делать?

Этот вопрос она задавала себе уже много раз. И так же, как и себе, она не могла ответить и ему.

Он взглянул на нее, и его жесткий взгляд немного смягчился. Кэтрин почувствовала, что ей стало труднее дышать.

– Здесь тебе не место, Кэтрин Беллами, – негромко сказал он.

Она встретила его взгляд прямо, чувствуя, как к ней возвращается прежняя боль.

– Мне нигде нет места. Теперь. – Она помедлила. – Ты говорил со Сломанной Стрелой о мире. Спасибо.

– Я выполнял приказ, – ответил он невыразительно. Когда она ничего на это не сказала, он пожал плечами. – Да, я говорил. И мне даже кажется, что он слушал. Немного. Вероятно, даже мало – и слишком поздно.

– Большинство его воинов вообще не стали бы тебя слушать. Ты – белый, и, еще хуже – ты в армии.

– Да, я здесь, чтобы говорить от имени армии, – согласился он. – Если бы воины Сломанной Стрелы прекратили свои набеги, армия не стала бы трогать земли команчей.

– Он никогда на это не согласится, если останется жив Убивающий Волков. – Кэтрин словно размышляла вслух, наблюдая за Слейдом, но выражение его лица не изменилось. – И чего стоят ваши обещания? Если бы армия с самого начала оставила в покое земли команчей, у Убивающего Волков и остальных не было бы причины для набегов.

– Смелый Язык. Они хорошо тебя назвали.

– Я в этом уверена, – едко отозвалась она. Он резко переменил тему разговора:

– Твой друг Харрис поджег постоялый двор Бака в ту ночь, когда ты уехала.

Затаив дыхание, она всмотрелась в него. На его запястьях под рукавами кожаной рубашки были свежие шрамы, волосы на руках подпалились. Она перевела взгляд на его суровое лицо.

– Никто не погиб, – ответил он на ее взгляд. – По крайней мере, во время пожара.

Она снова смогла вздохнуть. Она боялась задать ему этот вопрос, помня доброту Берди. Кэтрин вспомнила улыбку на лице Харриса, когда он схватил ее. А поджигая дом, он тоже улыбался? Ее потрясло его желание погубить всех в том пожаре. Откуда в нем такая жестокость? Ей было жаль Берди и Бака, которых лишил всего человек, у которого даже не было причины желать им зла.