Пожар в коммуналке, или Обнажённая натура

Артёмов Владислав

Уже на подступах к метро, в глубокой задумчивости обходя стоящий на остановке трамвай, едва не угодил под встречный, который неожиданно перед самым носом с громом вылетел невесть откуда и чиркнул отскочившего Родионова скользким боком. А ведь хорошо известно, что перед всяким решающим событием в жизни человека судьба непременно устроит для него несколько предварительных проб и репетиций, намекнет, проведет бескровные учебные маневры.

Смерть старухи

Не успел Павел Родионов

завернуть за угол, как в противоположном конце пустынного переулка показалась приземистая фигура бегущего человека, одетого по-спортивному, – в синие просторные трусы военного образца и в серую футболку с неясной, застиранной эмблемой на груди. Человек бежал медленно и сосредоточенно, время от времени поглядывая на секундомер, который держал в левой руке. Сверившись с секундомером, прибавлял ходу, но ускорения хватало шагов на пять, после чего бегун снова переходил на задыхающуюся тяжкую рысь.

Добежав до двух железных рельсов, вбитых в землю и обозначающих границу дворика, повернулся на месте всем корпусом и снова побежал по узкой асфальтовой дорожке, ведущей к крыльцу двух-этажного деревянного дома, из которого минуту назад вышел Павел Родионов. Здесь человек остановился и опять сверился с секундомером. По-видимому, результат его устраивал, потому что он удовлетворенно улыбнулся и с шумом продышался.

– Раз-два, взяли! – сказал бегун и взошел на крыльцо по трем ступеням. Возле двери ненадолго замешкался, глубоко и жадно втянул ноздрями воздух и прижмурился.

– Эх, хороша жизнь! – воскликнул с чувством, оглядывая двор, залитый солнцем. Его суровое лицо, изрезанное крупными морщинами, просветлело, он с удовольствием потопал по крыльцу крепкими ногами, обутыми в старые кеды. Что-то военное проступало во всей его плотной фигуре, в посадке головы, в развороте плеч. Седина светилась тусклой платиной в его коротком бобрике, из-под кустистых бровей весело смотрели на мир умные, думающие глаза. Словом, это был отменный старик, прекрасно сохранившийся, готовый к самой суровой борьбе за существование.

Пока он по-хозяйски оглядывал окружающее пространство, не торопясь вступить в дом, дверь внезапно с легким стоном распахнулась, показав сумрачную внутренность сеней, и оттуда высунулась сперва аккуратная дворницкая метла, а затем, пятясь по-рачьи, на крыльцо выступил маленький человек. Что-то удерживало его в дверях, он завозился, высвободил наконец колесо детской коляски и выкатил эту коляску вслед за собою. Вместо люльки для младенца к раме был прикреплен вместительный картонный ящик для мусора, украшенный надписью «Самсунг».

– А-а, Касымушка! – обрадовался физкультурник и хлопнул дворника по худой серой спине, отчего тот выронил метлу и едва не свалился в ящик. – Молодец!

Человек, названный Касымушкой и молодцом, повернул страдальчески сморщившееся маленькое лицо, косо взглянул на кеды спортсмена и, ни слова не говоря, с великими предосторожностями слез с крыльца, погромыхивая дворницким инструментом. Спустившись на землю, сейчас же преобразился –

широко расставил кривые тонкие ножки, оттопырил локти и принялся ловко и умело орудовать метлой. Бегун одобрительно крякнул, кивнул головой и скрылся в глубине дома.

Спустя полчаса он, отмахав в своей комнате положенное число раз гантелями, поприседав, попрыгав со скакалкой и приняв в конце холодный душ, переоделся в старого образца галифе и заштопанную военную же бледно-зеленую рубаху и отправился на кухню заваривать утренний чай.

На кухне уже находился еще один житель квартиры – меланхолического вида малый лет сорока, который сидел на табурете у стола и с неодобрением наблюдал за бодрыми хлопотами соседа.

Человек, сидевший на табурете, был худ, большенос и нечесан. Глаза его глядели уныло, тонкие нервные губы задумчиво сжимали дымящуюся сигарету, пальцы механически отбивали какую-то печальную дробь на столе. Это был сосед физкультурника и всегдашний собеседник – Георгий Батраков, попросту – Юрка Батрак.

– Завидую я тебе, Кузьма Захарович, – начал он неожиданно, обращаясь к бледно-зеленой сосредоточенной спине. – Россия гибнет, а тебе хоть бы хны. Бьют вас, бьют и в хвост и в гриву, а вы хоть бы вякнули.

– Захарьевич, – отозвался тот от плиты, подхватил заварной чайник и, развернувшись через левое плечо, шагнул к столу. – Захарьевич, дурья твоя башка! – подчеркнул беззлобно. – Ты бы лучше вон кран починил.

– Спивается Русь, вот что. – Батраков раздавил окурок в консервной банке. – Бардак кругом, воровство.

– Ну, по-моему, это ты спиваешься, а никакая не Русь, – заметил Кузьма Захарьевич. – А насчет воровства тоже тебе скажу… Кто у меня колбасу вчера с полки утащил?

– Это на закуску, а я вообще имею в виду. Нефть, газ, прочее… Алмазы. – Батраков опустил голову и тяжело вздохнул. – Эх, полковник, не удалась жизнь.

– Ты странный сегодня, Юрок. Угрюмый. С чего бы? – полковник Кузьма Захарьевич, сощурившись, внимательно поглядел на Батракова. – Опять запой?

– Тэ-э, – кисло отозвался Юра. – Разве тут запьешь по-настоящему? Просто коньяк пил, «Наполеон». Отрава. Главное, сам привез, вот в чем штука. Фуру пригнал шефу, дай, думаю, возьму на пробу пару бутылок. В счет боя. Знаю ведь, что дрянь, не первый раз уже, а все-таки надежда. Вдруг по ошибке нормальный попадется.

– Как же, надейся. Поляки, небось, гонят. Сколько еще людей коньяком этим отравится! Поди, с каждой фуры десяток трупов, – полковник замолчал, оглянулся на дверь, а затем, придвинувшись к Батракову, сказал серьезно и негромко: – А ведь это все не так просто, если вдуматься. Против нас, Юрок, ведется глобальная экономическая война.

– Какая там война! Именно, что все очень просто. Большие деньги, Кузьма Захарович, – объяснил Батраков. – Рассказать тебе, что там творится, – сон потеряешь. В самой тине бултыхаюсь. Я еще на поверхности, а там такие караси водятся в глубине, в гуще.