Пожарный СССР. Начало

Гаусс Максим

— А что, должен? — манеру общения я сохранил.

Было понятно, что это вовсе не дружеская беседа. Как и тот факт, что ефрейтор был знаком с моим реципиентом и за что-то точил на него зуб. В общем-то, мне неинтересно, но для кругозора хорошо бы понять, что тут за история. Жаль, что рядом не было ни Павлова, ни Коржова — так бы хоть спросил.

Ефрейтор смотрел на меня слегка удивленным взглядом, видимо пытался понять, шучу я или нет. Еще раз убедился, что с интеллектом там не очень хорошо, да и словарный запас оставляет желать лучшего.

Нет, я не говорю, что мой ай кью на голову выше, но уж выражать свои мысли я умел хорошо.

— Э-э… Ладно… — он обернулся к своим, затем снова посмотрел на меня. — Я слышал, что ты на пожаре чуть не сгорел, да? Ну, я не удивлен. С твоими-то талантами. Одного не пойму, как такому дебилу как ты, дали награду?

А вот это было обидно! Нужно быть либо отморозком, чтобы делать такие заявления, либо…

— Зависть, она такая… Эй, ты там мозг не перегрузил, нет? — сдержанно произнес я, глядя на ефрейтора, как на дерьмо. Хоть я и был чуть ниже, но умудрялся смотреть на него свысока. Было очевидно, что отморозок просто пытается вывести меня из себя, причем простым и вместе с тем гарантированным способом — банальными оскорблениями. А это значит, что он был уверен в том, что ничего ему за это не будет.

Интересно, почему?

— Что? — глуповато ухмыльнувшись, он обернулся к своим, словно за поддержкой. Затем снова посмотрел на меня, сплюнув под ноги. — Да ты пустое место! Детдомовский отброс!

У-у… А вот это зря! Эта наглая ухмылка, взгляд и манера поведения ефрейтора. Не приемлю я такого охреневшего отношения к себе, особенно без видимой причины. Расстояние между нами было минимальное, а дружки его стояли чуть позади, демонстрируя ленивую самоуверенность.

Несмотря на то, что я еще не выздоровел, взял, да и зарядил ему с правой в подбородок. Удар получился быстрым, резким. И нужно признать, хорошо так попал. Даже в суставе что-то слегка хрустнуло.

У ничего не ожидающего ефрейтора только зубы клацнули.

Воин как стоял, так и рухнул, словно подкошенный. Для меня такой удар тоже не прошел бесследно — бок прострелила острая боль, но стиснув зубы, я сдержался. Повисла тишина — его сослуживцы замерли с открытым ртом, глядя на меня растерянными глазами — явно не ожидали, что я сделаю что-то подобное. Черт возьми, все еще не пойму, кем же был мой реципиент. Бабником, дерзким и самодовольным, но при этом, что, трусом? Странный букет.

— Ну что? — спросил я у них. — Вам тоже прописать?

Все трое, с перекошенными мордами, шагнули ко мне. Один увидел, что у меня рука, в месте ожога, перевязана бинтами, остановился в нерешительности. Но оба других не обратили на это никакого внимания — сейчас начнется. Ну ничего…

Но тут сзади раздался недовольный голос:

— Я не понял! Что тут, мля, происходит?

Резко обернувшись, увидел приближающегося к нам старшину роты — прапорщика Киреева. Тот видел мой удар, а потому решил незамедлительно вмешаться.

— Все нормально, товарищ прапорщик! — спокойно ответил я, ощущая боль

в области ребер. — Погода сегодня хорошая, вот солнечный удар у ефрейтора и случился.

— Да? — он окинул всех троих взглядом, посмотрел на небо, затем на лежащего на земле. — Хм, действительно! Чего встали? Вашему товарищу плохо. Пункт медицинской помощи — там. Ну!

Ефрейтора с окровавленной губой подняли и потащили прочь.

— Ты еще мне ответишь, Жаров! — просипел тот, глядя на меня злыми глазами.

— Угу, непременно! — выдохнул я. — Я тебе письмо напишу!

Того перекосило еще больше.

— В чем дело, Жаров? — спросил Киреев, когда они отошли.

— Да не люблю, когда оскорбляют без причины, а ведь я даже не знаю, чего им нужно было. Терпение кончилось.

Старшина кивнул.

— Сам-то как?

— Жить буду, — отмахнулся я.

— Понятно. Иди на трибуну, будь со своим отделением. А я тут осмотрюсь пока.

Я так и сделал. Боль в боку еще беспокоила. Задрав китель, заметил, что через наложенную белую повязку проступила кровь. Не сильно, но все-таки. Зря я, конечно, так поступил — не в этом состоянии нужно было бить. А если бы Киреев не подоспел? Втроем меня бы просто в грязь втоптали бы — по мне же особо и не видно, что я был ранен.

Ну, ничего страшного. Зато в следующий раз этот урод будет умнее.

К моему удивлению, до конца спортивного мероприятия больше ничего не произошло. Я думал, что ко мне будут какие-то претензии, но нет. Видимо сами устранили все следы случившегося, чтобы их офицеры не подняли шум. Все-таки был спортивный праздник, да еще в такой день.

После окончания всех запланированных мероприятий обе команды участников, вместе с болельщиками разъехались. Мы заняли первое место, но отрыв по очкам составлял всего в пару баллов. Но, тем не менее, даже незначительная победа, все-таки победа.

Далее, был прием пищи — и зрители и участники успели хорошо проголодаться. Солдатская столовая была усилена полевой кухней, где всем гостям можно было попробовать гречневую кашу с тушенкой. Я даже усмехнулся — это что, традиция такая? В двадцать первом веке так тоже делали.

Вообще, за небольшое время службы, я уже определил для себя, что в армии тоже бывает нормальная еда. Нет, это совсем не бигус. И не тушеная рыба. Из горячего мне нравился рассольник, гороховый суп и щи, а из вторых блюд хорошо заходили макароны по-флотски, азу и, как ни странно, пельмени.

Уже вечером я поинтересовался у Коржова, что это был за тип, но к моему удивлению, он понятия не имел, кто это такой и на чем был основан конфликт. Значит, история брала начало раньше, еще до службы в армии.

А спустя еще несколько дней с меня сняли швы — благо их было всего пять, а затем и повязку. Я быстро приходил в норму, и когда меня вызвал ротный, можно было сказать, что я практически здоров. Ну, организму-то еще восстанавливаться пару недель.

— Ну что, Жаров! Все? — спросил капитан Глебов.