Пожарский 3
Шрифт:
* Гардарсхоульмюр —
«Остров Гардара» — Исландия,
по имени шведского викинга
Гардара Сваварсона,
которого считают
первым скандинавом,
жившим на этом острове.
— Ядрёна-матрёна…
— Так что, Митька, ты там ж*пу не морщи, какую жратву будут предлагать — всё бери. И людишкам своим
— Да уж понятно.
Так что взяли мы у Кетцалькоатля всё, что он нам от щедрот продать сподобился — и картошку, и кукурузу, и фасоль, и сладкий батат, и даже неизвестную никому крупу с коротким, но каким-то настолько непривычным русскому уху названием, что приёмщики, а вслед за ними и все остальные, начали называть её просто «крупичка».
Склады мы, конечно, забили. Но если раскидать всё это на целую вотчину, да с учётом возможного будущего неурожая…
— А неурожай был?.. — начал Кузя, которого до некоторой степени тоже волновала перспектива двойного голодного года.
— Из-за пепла. Застилали солнце пепельные тучи, холодное, промозглое лето, да и зимы такие, что зверьё к человеческому жилью потянулось, — я посмотрел в небо и прицыкнул. — Элементалей бы хоть парочку…
— Воздушных? — Кузьма присвистнул. — Поди найди! А создавать — извините меня…
Да уж, больно воздух нестабильная стихия.
— А если к бабушке обратиться? По-любому, где-нибудь по северам бродят дикие.
Кузя приценился к идее:
— Да, Умила могла бы призвать. Только если она у нас жить будет, все посевы заморозками побьёт. А без неё…
Это мне и самому было ясно: элементаль воздуха никого младше архимага слушаться не будет. Да и то, семьсот единиц для них — не авторитет, надо хотя бы тысячу…
— Значит, будем работать.
— Уплотним музейную программу? — ухмыльнулся Кузя. — Не два раза в неделю будем уделять повышению культурного уровня, а три?
— Или даже четыре. Пока нас не застукали и не выперли оттуда с треском.
СВОБОДУ КОТИКАМ!
Не знаю уж, то ли Вайна-Пуна и впрямь шарахнул, то ли инеистые великаны исхитрились слепить ответную плюху, но погода внезапно и в короткие дни сменилась с почти летней на почти зимнюю. Пришёл мороз, с дуба, росшего при Академии, слетели последние бронзовые листья. Златая цепь, покрывшись патиной инея, поблёскивала тускло. Манул сидел на своей цепи взъерошенный, словно шарик. К наступлению холодов его, должно быть, усердно раскармливали, чтобы жировая прослойка не давала животине замёрзнуть. Щёки его, и без того объёмные, изрядно раздались вширь.
Я не удержался от возгласа:
— Эк ты, братец, размордел!
— Тамбовский волк тебе братец! — сердито ответил манул.
Я аж остановился:
— Ты разумный, что ли?! А чего на цепи?
Манул повозился, переступая с лапы на лапу. Подушечки, видать, мёрзли, потому что он подложил под них свой пушистый хвост:
— Ярена осерчала, за то, что я её Ягой назвал, — кот сердито встопорщил усы: — А чего она? Со смертью играется? В избе на мертвецкой тяге катается? Нога, опять же, костяная? Яга и есть.
—
— Н-но. Она по молодости, вишь, сильно хотела приятеля своего превзойти, был такой, Дмитрий Пожарский, слыхал, может?
— Как же не слыхать, слыхал.
— Ну, ты уникум! Сейчас молодёжь вообще историю плохо знает, — кот, похоже, соскучился по разговорам. — Все самонадеянные. Ярена вот тоже… была. Она хотела, как тот Пожарский, умственной магией владеть — ан, не совладала. Вишь, мёртвая энергия-то в тело и хлынула. Ух, первые сто лет после того на неё смотреть жутко было…
— Да ну?!
— Я тебе говорю! Ох, страшна была-а-а, почище Великой магической войны.
— А потом?
— А потом тык-мык, нашла способ выдавливать, значит, наружу этот… как сказать-то? Некроз, что ли? Выжимала из себя по капле. Двести лет назад даже в люди снова вышла.
— Так она жива?!
— Живёхонька, чё ей сделается! Бегает как магический веник! Из схрона вышла матёрым архимагом, никто уж и не расчухал, что у неё одна нога-то всё ещё мёртвая. А архимаги щас на вес золота, сам знаешь. Её чуть не на руках до академии донесли и почётным ректором назначили.
— А нога?
— А чё нога… Погоди, ещё лет сто, и она мертвячку из себя окончательно выдавит. Сейчас-то одна ступня осталась… Поторопился я. Если б не язык мой болтливый, жил бы себе припеваючи, сметану в столовке жрал…
— Тебя не кормят, что ли?
— Да ко-ормят… Сюда выносят, в миске. Сам понимаешь, шик не тот.
— Сидишь-то долго?
— Сто писят лет ужо.
— С условием, поди?
— А как же, она ж такое любит.
Это верно. Любила Ярена такие шуточки.
— Дай-ка я угадаю. Кто твоё настоящее имя знает, тот тебя и освободит?
— Ну, почти попал.
— С собой заберёт?
— Вот теперь попал. Или из дедов подсказал тебе кто. Раньше-то приходили энтузиасты, с цельными именными списками! Выкрикивают, вычёркивают, — кот покрутил головой, — умора.
— А я ведь знаю, как тебя звать, — прищурился я.
— Ну? — ухмыльнулся кот.
— Смейся-смейся, морда твоя мохнацкая. «Баюн», смею предположить, каждый первый выкрикивает, да всё без толку, потому как не имя это, а прозвище. Ярена звала тебя Мотей. Сидит, поди, в своей некромантской избушке и удивляется: чего это никто сто пийсят лет не может имя «Матвей» выкрикнуть? А ведь когда Змей начал свои опыты проводить, алфавит совсем другой был. И звали тебя, — я наклонился совсем близко и прошептал: — «Модель адамантиевая трансформируемая высокоразумная — 15». Старославянской записью: МАТВЕИ.
Кот словно наэлектризовался весь, разом сделавшись вдвое пушистее. Адамантиевый ошейник распался надвое и брякнулся на снег.
Мотя впился в меня круглыми, как два фонаря, глазами, прошипел также тихо, как я:
— Тебя как звать?!
— Дмитрий, — чинно представился я. — Пойдёшь ко мне жить? Токмо чур домашних не пугать! Сметану и любые прочие блюда на твой вкус гарантирую, а ты в обмен — песни пой. Дядька у меня шибко старенький, нога хромает. Лечилки еле на день хватает, а из меня маг-лекарь пока… — я развёл руками, — только на поддержание.